Варвара отвернулась. Может, ее бы вырвало, но со вчерашнего утра у нее маковой росинки во рту не было.

Брезгливо Вадим отпихнул ногой обрез с развороченными стволами.

– Говорил тебе – дрянь твое ружье, – бросил он зло.

И, повернувшись к Озерской, сказал уже совсем иным тоном:

– Так, Варя, уходим. Места тут хотя и глухие, но уж такую канонаду определенно кто-то услышал. А мобильные телефоны сюда наверняка добрались, так что кто-нибудь милицию вызовет, чего доброго. Сама понимаешь, объясняться с коллегами неохота. Да и недосуг. Давай быстрее в машину.

Старые «Жигули» завелись быстро и без проблем, благо ключи были изъяты из карманов хромого жреца бесопоклонников.

– А если бы обрез не взорвался? – справилась Варя.

– Пришлось бы брать грех на душу, – обронил Вадим, поглаживая автомат. – Он бы все равно не попал, – успокоил он девушку. – Я же видел, куда он целился. На такой дистанции отклонение на два сантиметра – и пуля уходит в молоко с гарантией.

Варвара, кажется, успокоившись, устроилась на заднем сиденье.

Савельев подумал – не дать ли ей TT, но решил, что не стоит.

Точно так же, как не стоит ей знать, что он специально связал лысого убийцу так, чтобы тот мог выпутаться без проблем. А перед этим – украдкой забил стволы обрезанной «тулки» двумя подвернувшимися под руку тяжелыми болтами…

В-да, зима 1758 г.

Иван очнулся от холода.

Первое, на чем сосредоточилось его прояснившееся сознание, было то, что он отчего-то совершенно раздет. Что называется, гол как сокол. А еще и крепко связан по рукам и ногам. И при этом как-то умудряется находиться в вертикальном положении. Лопатками ощущал сырой холод камня.

Скосив глаза, увидел напротив себя барона. Тоже обнаженного и связанного. И так же, как и сам поэт, прислоненного к стене. Стало понятно, отчего они не падают. Оказывается, их с приставом прикрутили к бронзовым кольцам, вделанным в камень на уровне голеней и шеи Пленников.

Немец, по-видимому, еще не очнулся. Его голова безвольно свисала на грудь. Наверное, больше досталось во время давешней потасовки.

Ее господин копиист почти не запомнил. Слишком стремительной и мощной была атака псов-оборотней. Вроде как он успел кому-то заехать в зубы? Или оторвать клок шерсти? Но одно врезалось в память наверняка. Короткая команда, произнесенная властным женским голосом: «Ату!»

– Никак очнулся, соколик?

Голос был тот самый.

Его глазам предстала фигура, одетая в длинную мантию черного цвета с капюшоном, скрывающим лицо. Нельзя сказать, сколько даме лет. В руках черная свеча и жезл. За поясом нож и шпага.

– Тебе было говорено, чтоб не совал нос, куда не следует? – бесцветным голосом поинтересовалась дама и сама же ответила: – Было. Однако ты не послушался. Что же, пеняй на себя…

Отступила в сторону, предоставив поэту возможность лучше разглядеть помещение, в котором они находились.

Это был довольно большой подвал с высокими сводами. Освещался он факелами и такими же, как и у зловещей фурии, черными свечами.

Посредине возвышался алтарь, едва взглянув на который, Иван вспомнил подземную часовню Никона. Точно такой же мраморный жертвенник, формой своей напоминавший букву «мыслете». И то же слово было начертано на его передней части: «Bombo».

По логике вещей необходимы были и фаллические столбы. Однако таковых не было. Разве что…

Ну да. Все верно. Это же они с бароном послужат таковыми. И причинные места будут даже весьма натуральные, а не просто вырезанные из камня.

Ох, девичьи игрушки!

– Не срамно, мать, таким-то образом на старости лет развлекаться? – с издевкой выплюнул Ваня. – Да еще в святом месте?

– Молчи! – прикрикнули на него.

Рядом с первой фигурой появилась и вторая. И снова женская. На сей раз одетая в охотничий костюм для верховой езды. Голову ее покрывала шапочка без вуали, так что вполне можно было разглядеть черты прекрасного юного лица. В руках у девушки был зажат лук или рогатка, а из-за пояса торчал такой же, как и у первой, охотничий нож.

– И ты здесь? – горько молвил молодой человек. – Тоже решила составить компанию сестрам Христовым? Или лучше сказать сукам Гекаты?

– Молчи-и! – вновь взвизгнула Брюнета.

На ее плечо легла рука третьей дамы, выступившей из полумрака. Облаченная в темно-синее платье, женщина напоминала маму из далекого детства, которую любят дети, к которой за советом обращаются подростки и с которой любят поговорить о разных премудростях старшие. Волосы, подвязанные в пучок, верно, чтобы не мешать вести хозяйство. В свободной руке у нее был зажат кнут, на поясе висела связка ключей.

– Успокойся, сестра. Пусть себе поговорит напоследок.

– Напоследок? – дернулась Охотница. – Вы же мне обещали…

– Только сохранить ему жизнь, – проскрипела Колдунья. – Но отнюдь не речь и не разум.

– Scheise!

– О! – обрадовалась Опекающая. – И этот очнулся. А я уж думала, что ребятишки переусердствовали. Как же жертву-то сотворять из неразумного?

– Это еще что за маскарад? – возопил барон, пытаясь освободиться от пут. – Немедленно возвратите нам одежду и свободу! Я требую ответа…

– Тебя самого скоро к ответу призовут, еретик, – зловеще пообещала старшая. – Готовься предстать перед Госпожой!

– Да это же форменный заговор! – не унимался немец. – Слово и дело государевы!

– Вопи, вопи, милый, – с хохотком ответила Колдунья. – Тут это не пройдет. У нас своя Государыня.

Не обращая внимания на проклятия пристава, все три дамы начали приготовления к каким-то неведомым ритуалам.

Для начала они особым образом обставили алтарь, установив на нем черные свечи треугольником. В правый угол старшая положила толстую книгу в кожаном переплете с металлическими застежками. В верхней части треугольника была поставлена бронзовая статуэтка богини и кадильница.

Одновременно с этим некто, одетый в уже знакомую Баркову собачью шкуру, развел костер.

Поэт не удержался от соблазна процитировать кой-чего подходящего из собственного творчества:

Во всяком есть чину всегда особа должность.

Победа или смерть – то воинам прилично,

Молитва, пост и труд, и долгая спокойность —

Духовным то отцам здесь стало быть обычно,

На спинке ж полежать, проворно под…ть

Монахине одной то должно приписать.

– Уйми его! – прикрикнула на хранителя огня Черная накидка.

Пес-оборотень метнулся к господину копиисту и дал ему ощутимую зуботычину. Ваня в ответ смачно харкнул обидчику в рожу смешанной с кровью слюной. Одноухий арап с располосованной свежим шрамом правой щекой дико ощерился, обнажив клыковидные зубы, и зарычал по-собачьи, примериваясь к Ивановой шее.