Зачем-то пощупал пульс на вялой, поросшей диким волосом руке, хотя уже знал, что ничего не почует…

Это было плохо. Это было очень плохо.

ОЧЕНЬ ПЛОХО…

Потому что теперь некому, похоже, вывести его на Хозяина. Потому что мертвый сектант – это совсем не то, что измордованный обыватель.

Потому что теперь… придется убить и второго.

Не нужно было изучать криминалистику, чтобы понять, что ситуация резко усложнилась. Но надо было быть майором угрозыска, чтобы понять – насколько она осложнилась.

За всю свою довольно рисковую жизнь Савельеву еще не доводилось никого убивать…

Стрелять – стрелял. И на срочной службе, и на задержаниях, и даже в районах спецопераций. Конечно, тот бандит, которому он прострелил почку, спустя полгода умер в тюремной больнице, но это уж как Бог судил.

И вот теперь он убил человека. Может быть, и не такого плохого…

Вадим понимал: как бы все ни сложилось, сколько ему еще ни прожить, в его памяти никогда не изгладится воспоминание об этом вечере.

Наблюдал все со стороны, как холодный свидетель, и анализировал, как беспристрастный судья. И знал: он будет помнить всегда эти стены в полумраке и лицо убитого им человека.

Мысленно досчитал до ста и встал.

Вначале оттащил мертвое тело в одну из комнатенок, быстро обыскал, морщась от запаха давно не мытого тела.

Ключи от машины, еще какие-то ключи, раскладной нож, паспорт и водительские права.

Кошелек – его Вадим спрятал в карман, не открывая.

Вернувшись, подобрал пистолет, выпавший из рук мертвеца, – старый TT со спиленным номером. На всякий случай проверил – полная обойма, семь патронов в магазине.

Видно, не ожидал Хромой подвоха. Следователь дослал патрон в патронник и сунул оружие в задний карман брюк.

Несколько минут потратил на то, чтобы пройти своим прежним маршрутом и стереть отпечатки пальцев.

И только потом спустился в подпол.

Варя была связана, но жива, хотя и без сознания. Подбитый глаз налился кровавым синяком, отчего угрызения совести у Вадима несколько притупились. Вынеся показавшуюся легкой как перышко девушку из полуподвальчика, он осторожно положил ее на продавленный диван на веранде – здесь, наверное, сидели, коротая время, ее охранники.

Найдя аптечку, вытащил нашатырь, но внезапно решил повременить.

Вернувшись в коридор, спутал ноги валяющемуся в отключке парню. На всякий случай проверил – надежен ли ремень, для страховки еще раз связал бандита обрывком бечевки и сунул ему пузырек под нос.

Когда тот открыл глаза, Вадим тут же приставил к его лбу обрез.

– Ну что, братан, – как можно веселее улыбнувшись, бросил майор. – Ты попал! Самопал у тебя, конечно, паршивый, но башку твою отстрелить вполне хватит.

– Козел позорный! – было ему ответом.

– Неостроумно, – покачал головой Савельев. – Сейчас уже так не говорят правильные пацаны. Отстали вы тут от жизни. – И, не меняя тона, спросил: – Как мне найти вашего Хозяина?

– Я тебя…

Что именно хотел сказать пленник, осталось неизвестным – следователь сунул в его открытый рот ствол и пропихнул подальше.

Бандит засипел, задыхаясь и пытаясь укусить сталь обреза.

Подождав с полминуты, Вадим вынул оружие из пасти парня.

– Так как мне найти Хозяина вашего? Есть у меня что ему сказать.

– Вот и скажешь сам, когда Его Экселенция тебя сам найдет! – оскалил зубы допрашиваемый. – Перед тем как я тебе горло перережу!..

И попытался плюнуть в лицо Вадиму, но захлебнулся слюной.

– Как ты его назвал?!

Майор искренне удивился. Столь замысловатый титул для уст бывшего (?) уголовника, который и слово-то такое выговаривать не должен, – слишком сложное.

– Его Экселенция, ментенок! Тебе не понять, но ты его увидишь! А потом сдохнешь – вместе с бабой своей!

– Понимаешь, браток. – Савельев решил пока оставить загадки заумных названий. – Ты мне ничего плохого не сделал, поэтому выбирай – или ты мне скажешь, как до этой «твоей эссенции» добраться, или я сейчас вызову команду спецов, которые даже и мертвого разговорят… Только потом, сам понимаешь, тебя придется… – Он провел ладонью по горлу. – А главное – если ты даже ничего не скажешь, скажет твой друг Хромой.

– Вот с Хромым и говори, а я ничего не скажу. Потому как ничего не знаю. Кто я такой, чтобы знать? Он, Его Экселенция то есть, – вестник сил небесных на Земле, а я кто такой?! И Хромой тоже не знает – рылом не вышел!

Парень расхохотался.

Майор думал с минуту…

Пленника надо было кончать – хоть так, хоть этак.

Черт, как же все паршиво вышло…

– Вадим! Господи…

Обернувшись, он встретил полные страха и радости глаза стоявшей в дверном проеме Вари…

То, что ему было нужно, он нашел в ветхом ящике в углу подвала. Еще минута ушла на работу.

Затем поднялся наверх, перевернул зло шипящего парня, имени которого так и не узнал, на живот, стянул ему руки веревкой и рассек ножом Хромого ремень.

– Вот так-то, – бросил он. – Захочешь – сам развяжешься. И хлопушка твоя мне без надобности… Пока!

– Варя, надо уходить… – Он вышел на веранду.

– Да, конечно…

Девушка не без труда встала с дивана, тихонько охнув.

Вадим с Варей поднялись по ветхой, кое-где уже сгнившей лестнице на веранду, откуда был прямой выход к дороге. Они слышали, как пищали испуганные крысы у них под ногами…

Вышли на улицу. От свежего воздуха (или усталости с напряжением) кружилась голова.

В углу двора стояли под навесом «Жигули» третьей модели, чуть побитые ржавчиной. Но грязь на шинах свидетельствовала, что транспортное средство на ходу.

– Эй, ментяра! – внезапно послышался злой выкрик. – А ну клади ствол на землю!

На крыльце стоял бритоголовый с перекосившимся от боли лицом. Одна рука свисала плетью, другой он держал обрез, направляя его на майора и Варю.

– Давай, клади, падла! Как раз тут и на тебя, и на девку твою хватит! Считаю до одного!

Отталкивая Варвару в сторону, Савельев перекатом ушел вниз. Громко ударил выстрел, и сразу за ним послышался сдавленный крик и звук упавшего тела.

Выждав десяток секунд, майор поднялся и, держа «Борз» наготове, приблизился к крыльцу.

Бритоголовый лежал навзничь, и вся нижняя часть лица его была кровавым месивом. На месте глаз – две сочащиеся красной слизью дыры.

Самое жуткое, что сектант был еще жив – грудь судорожно поднималась, и пульс на шее бился.