С наступлением темноты стали прибывать царские жены в аляповатых роскошных нарядах. Отдельные даже побрили свои головы, чтобы заменить естественные волосы сложными париками из волос бедных женщин, которым приходится продавать их, чтобы прокормить детей. Я терпеть не мог этой моды и дал себе слово сделать все возможное, чтобы помешать моей госпоже следовать ей и предотвратить подобную глупость с ее стороны. Роскошные локоны Лостры всегда доставляли мне наслаждение. Однако, когда речь идет о моде, даже самой разумной женщине нельзя доверять.

Когда я, по настоянию своей госпожи, уселся на подушки рядом с ней вместо того, чтобы занять свое обычное место за ее спиной, многие гости, как я заметил, были ошеломлены таким нарушением приличий и стали шептаться друг с другом, загородившись веерами. Я чувствовал себя так же неудобно, как и они и, пытаясь скрыть свое смущение, дал рабам знак, чтобы чаши гостей наполнились вином, музыканты заиграли, а танцоры начинали пляски.

Вино было крепким, музыка возбуждающей, а танцоры все были мужчины. Они открыто демонстрировали свой пол, так как я приказал танцевать без одежды. Дамы были так очарованы их танцем, что скоро забыли о недавнем скандале и отдали должное вину. Я не сомневался, что многие из танцоров не оставят гарем до рассвета. У царских жен неутолимые аппетиты, и кое-кого из них царь не посещает годами.

И вот среди всеобщего веселья моя госпожа поднялась и призвала гостей к тишине. Потом стала хвалить меня перед ними в столь невероятных выражениях, что даже я покраснел. Она рассказывала забавные и трогательные эпизоды из нашей совместной жизни. Вино смягчило отношение женщин ко мне, и они смеялись и хлопали в ладоши. Некоторые даже всплакнули от избытка чувств и выпитого вина.

Наконец моя госпожа приказала мне встать перед ней на колени, и, когда я сделал это, гости зашептались. Я решил надеть простую юбку тончайшего полотна, а рабы наилучшим образом убрали мои волосы. Если не считать «Золота похвалы», украшений на мне не было. Простота моей одежды поражала в окружении столь роскошных нарядов. Постоянные купания и физические упражнения позволили мне сохранить сильное и стройное тело, в свое время так привлекшее Интефа. А в те годы я был в расцвете своих сил.

Я услышал, как одна из старших жен прошептала своей соседке.

— Как жаль, что он потерял свои украшения. Он был бы такой занятной игрушкой.

В тот вечер я мог простить слова, которые в других обстоятельствах причинили бы мне острую боль.

Госпожа моя, казалось, была очень довольна собой Ей удалось скрыть от меня, в чем состоял ее подарок. Обычно у нее не получалось перехитрить меня. Теперь же она посмотрела на меня сверху вниз и заговорила медленно и ясно, и голос зазвенел от беспредельной радости:

— Раб Таита, все эти годы ты был моим щитом, моим учителем и покровителем. Ты научил меня читать и писать. Ты открыл мне тайны звезд и высоких искусств. Ты научил меня петь и плясать. Ты научил меня находить радость и удовольствие во многих вещах. Я благодарна тебе.

Царские жены снова начали беспокойно шептаться. Они еще ни разу не слышали, чтобы раба так безудержно восхваляли.

— В день Самума ты оказал мне услугу, за которую я должна тебя вознаградить. Фараон возложил на тебя «Золото похвалы». Я приготовила тебе свой подарок.

Она вынула из складок одежды свиток папируса, скрепленный цветным жгутом.

— Ты стоишь передо мной на коленях, как раб, встань же и будь свободным. — Она протянула мне папирус. — Вот твоя вольная, приготовленная писцами двора. С этого дня ты свободный человек.

Я поднял голову первый раз за все это время и уставился на нее, не веря своим ушам. Она сунула свиток папируса мне в руки и с любовью улыбнулась мне.

— Ты не ожидал этого, правда? Ты так удивлен, что у тебя нет слов. Скажи мне что-нибудь, Таита. Скажи мне, как ты благодарен мне.

Каждое ее слово отравленной стрелой вонзалось в мое сердце. Язык мой тяжелым камнем лежал во рту, и я старался представить себе жизнь без нее. Став свободным человеком, мне придется навсегда покинуть Лостру. Я больше никогда не буду готовить ей пищу, прислуживать во время купания. Не буду стелить ей постель, когда она соберется спать, и будить на рассвете, не смогу быть рядом с ней, когда она открывает свои прекрасные темно-зеленые глаза навстречу каждому новому дню. Я больше не буду петь ей, держать чашу и помогать одеваться, я никогда больше не смогу наслаждаться видом ее прелестей.

Пораженный, я безнадежно смотрел на нее, как человек, чья жизнь подошла к концу.

— Будь же счастлив, Таита, — приказала она. — Будь же счастлив новой свободе, дарованной тебе мною.

— Я никогда больше не буду счастлив! — вырвалось у меня. — Ты выбрасываешь меня на улицу. Как могу я быть счастливым теперь?

Улыбка ее погасла, и она в смятении глядела на меня.

— Я предлагаю тебе самый драгоценный подарок, который могу тебе дать. Я предлагаю тебе свободу.

Я покачал головой.

— Ты обрушиваешь на меня самое суровое наказание. Ты прогоняешь меня. Я никогда больше не узнаю счастья.

— Это не наказание, Таита, я хотела вознаградить тебя. Пожалуйста, пойми меня!

— Единственная награда, которой я бы желал, — это оставаться рядом с тобой всю жизнь. — Я почувствовал, как глаза мои наполняются слезами, и постарался не расплакаться. — Пожалуйста, госпожа моя, не прогоняй меня, если я хоть немного дорог тебе!

— Не плачь, — приказала она. — Если ты будешь плакать, я тоже расплачусь перед всеми гостями. — Я искренне верил, что до этого момента она не задумывалась о последствиях своей неразумной щедрости, так поспешно выдуманной ею. Слезы потекли у меня из глаз и заструились по щекам.

— Прекрати! Я не хотела этого. — Ее слезы потекли вслед за моими. — Я только хотела оказать тебе честь подобно нашему царю.

Я протянул ей свиток.

— Пожалуйста, разреши мне разорвать эту глупость на мелкие кусочки. Возьми меня обратно к себе в услужение! Позволь мне занять подобающее место за твоей спиной!

— Прекрати же, Таита! Ты разбиваешь мое сердце. — Она громко всхлипнула, но я был безжалостен.

— Единственный дар, который я хочу получить от тебя, это возможность и право служить тебе до конца моей жизни. Умоляю, госпожа, отмени эту вольную. Позволь мне порвать ее.

Она отчаянно закивала, захныкав, как в детстве, когда падала и разбивала коленку. Я разорвал свиток папируса пополам. Не удовлетворившись этим, поднес обрывки к пламени лампы и подождал, пока они превратились в черные кусочки золы.

— Обещай мне, что не попытаешься прогнать меня! Поклянись, что никогда больше не заставишь меня быть свободным.

Она кивнула мне сквозь слезы, но этого мне было мало.

— Скажи это, — настаивал я, — скажи это вслух, чтобы все услышали тебя.