Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лу, я спрашиваю не о том. Счастлив ли ты?
— Счастлив. Моя жизнь полна, как чаша с рисом, мне некогда предаваться горестным раздумьям или гнаться за несбыточными грезами. Моя страна возрождается из праха, с каждым днем становясь все прекраснее. И я счастлив отдавать этому все силы...
— И потому ты не женишься, Лу?
— Ч-что, государыня?
— Я устала разочаровывать девиц самых знатных семейств, которые жаждут породниться с императорским каллиграфом. Выдерживать напор высокородных просителей, озабоченных вопросом твоего семейного положения, — дело неблагодарное. Ты всем отказываешь, а краснеть приходится мне.
— Простите меня, государыня!
— Да что там... — махнула рукой императрица. — Лу, я не хотела об этом спрашивать, но неужели ты до сих пор...
— До сих пор и навсегда, моя госпожа. — Господин Лу Синь наконец-то осмелился посмотреть прямо в глаза императрицы. — Это неизменно, как восход и закат солнца. Я ничего не могу, да и не хочу с этим поделать. Пусть девицы из высокородных семейств перестанут надеяться на мой счет. Если угодно, я могу пустить во дворце слух, что я евнух.
— Что за чепуха, Лу! И не смей даже! О, если б ты знал!..
— Что, моя государыня?
Императрица помолчала, затем вздохнула:
— Довольно разговоров. Так говоришь, послы от владыки Хошиди?
— Да, императрица.
— Надо идти. Проводи меня, Лу. Сегодня слишком тихий день — от такой тишины кружится голова и тело не хочет мне повиноваться.
Императрица Фэйянь в сопровождении господина Лу Синя покинула храм. И хотя у храма ее, как обычно, поджидали носильщики с паланкином, императрица предпочла пройтись пешком до Непревзойденного дворца. Она не уставала любоваться отстроенными заново башнями и беседками, редкостными деревьями, привезенными из дальних стран, цветниками и рукотворными озерами, в которых плавали зеркальные карпы... Лу часто сопровождал государыню в таких прогулках.
У парадных покоев Лу поклонился:
— Позвольте мне оставить вас, государыня. Будет нехорошо, если повелитель Баосюй снова увидит нас... вдвоем.
— Да. Но Баосюй здесь ни при чем. Он не ревнив. Скорее будет нехорошо, если нас заметят мои придворные дамы. Вот уж кому лучше на язык не попадаться!
Императрица вошла в покои. Лу некоторое время смотрел на закрывшуюся за Фэйянь дверь, а затем развернулся и зашагал к Башне Мастерства, всецело отданной в его распоряжение.
... Послов, оказывается, принял Баосюй. Императрица подумала, что за это опять получит нагоняй от своего золотоглавого муженька — тот страшно не любил всякие дворцовые церемониалы, приемы и празднества. Впрочем, Фэйянь его понимала — ей и самой все это было не по душе.
И предполагаемый нагоняй не замедлил себя ждать.
— О, вот и ты! — ехидно поприветствовал Фэйянь дракон. — Опять устроила себе отдых и слиняла с престола?
— Я молилась, Баосюй! — сурово сказала императрица. — За благо страны.
— Уиг-м-м! Для блага страны нужны труды, а не молитвы. Впрочем, это мое личное суждение. Я всегда плохо относился к богам. Потому что сам почти бог.
— Баосюй!
— Ну, извини. Иди, поцелуй меня. У меня сегодня дымное настроение.
— Какое?! — переспросила Фэйянь, ласково прикасаясь губами к драконьей чешуе.
— Дымное, — вздохнул дракон. — Знаешь, когда из пасти не огонь, а только дым идет. И от этого так тоскливо и хочется куда-нибудь улететь... Если бы не ты, милая...
— Что тогда?
— Улетел бы я отсюда, — Изумрудные глаза дракона заволокла золотистая пленка— так было всегда, когда дракон принимался мечтать. — Возрождать страну, наводить порядок — это все, конечно, замечательно. Но... не знаю, как это бывает у людей, а драконы паршиво себя чувствуют, когда изо дня в день видят лишь стены, придворных дам...
— О, я в этом тебя понимаю!
— Города, поля, чиновников, прошения, подношения... А где-то вне всего этого ждет море. Море ждет, а я... Совсем не там! Потоскуешь-потоскуешь, да и впадешь в спячку. Знаешь, отчего драконы впадают в спячку?
— Отчего?
— Оттого что сны им становятся милее яви.
— Баосюй, ты разлюбил меня?
— Как была дурочка, так и осталась, хоть и императрица, — удовлетворенно заявил дракон, обнимая Фэйянь лапой за талию и притягивая к себе. — Я похож на выжившего из ума?
Фэйянь уютно устроилась в объятиях своего дракона и сказала:
— Море, говоришь?
— Море, милая. Но совсем не такое, как здесь. Оно живое, дышит, жалуется, смеется и плачет. И ты смеешься и плачешь вместе с ним. Оно меняет цвет, в нем купается радуга, в нем отдыхает солнце от дневных трудов. Там подводные дворцы из халцедона и топаза сверкают среди водорослей, как глаза влюбленных женщин. А воздух над морем! Я бы отдал все, кроме, конечно, тебя, за глоток этого воздуха!..
— Баосюй, значит, ты поймешь меня?
— Ты о чем, милая?
Фэйянь вздохнула, прижалась к чешуйчатой груди.
— Я не хочу быть императрицей, — сказала она, — И не вздумай ронять меня на пол, изображая удивление. И дай мне все сказать.
Дракон молчаливо стиснул ее покрепче.
— Я много думаю об этом в последнее время, — заговорила Фэйянь. — Может быть, это малодушие... не знаю! Но мне кажется, я сделала для Яшмового престола все, что могла. Что было моей задачей? Вернуть в людские души веру в справедливость, восстановить попранную династию Тэн. Я сделала это. Но разве лишь для того я родилась? Что дальше? Я буду жить, править и стариться, издавать законы, карать и миловать, воевать и объявлять мир, но не этого хочет моя душа! Когда ветер касается моего лица, мне хочется плакать, потому что я чувствую, как с этим ветром из меня уходит весна жизни! И остается лишь дворец и... придворные дамы.
— Да, придворные дамы — это нечто, — хмыкнул Баосюй. — Ну что ты... Не реви.
— Я и не реву, — неубедительно солгала Фэйянь. — Если бы можно было...
— Что?
— Отречься от престола. Без того, чтобы начались новые распри и волнения. Отречься, стать простой женой дракона и улететь с тобой...
— К морю, — замерцали глаза Баосюя. — Моя простая жена, при всей своей прелести и наблюдательности ты иногда не замечаешь простых вещей. Ты можешь отречься от престола. В пользу своего брата. И вот что тебе скажу: пришла пора это сделать.
— Мой брат, — прошептала Фэйянь. — О Небесная Канцелярия! Как я могла забыть об этом!
— Немудрено. Сначала тебе не давали покоя государственные дела, потом придворные дамы... А теперь, если ты и впрямь решишься на это, никто тебя не осудит. Это будет красиво, благородно и ответственно.