Он обернулся к Бертрану Казю, заросшему светлой, почти седой щетиной. Они были не очень хорошо знакомы, хотя обычно работали почти рядом, в соседних кабинетах. Но, как правило, бригады уголовки между собой не смешивались. Однако эти двое всегда уважали друг друга.

Жаку захотелось нарушить молчание:

– По радио говорят, что его невозможно остановить, этот грипп. Что для него нет никаких преград и дело наверняка кончится пандемией в ближайшие недели.

Казю не сводил глаз с дороги. Ему явно не очень хотелось поддерживать беседу.

– Так странно знать, что ты в числе первых, кто его подцепил, – продолжал Жак. – Что это где-то и твоя вина, что он распространился.

Бертран Казю припарковался возле станции скоростного метро.

– А что ты мог поделать? Ты здесь, более-менее оправился от гриппа и снова готов работать, чтобы припереть к стенке этих сволочей, – вот что главное.

Четверо мужчин вышли из машин и направились к многоэтажному дому со спутниковыми антеннами. Выстроившиеся в ряд автомобили на стоянке, маленький запущенный парк с каруселями и горками для детей, жильцы, входившие и выходившие с постными лицами, неся пластиковые пакеты. Жизнь без особых надежд, в ритме кризиса и депрессий.

Эмили Эзерштейн, двадцати семи лет, проживала по одному из адресов, сообщенных Шарко. На пятом этаже этого ветхого дома с облупившейся краской на лестничной клетке. Согласно картотеке, она не имела ни судимостей, ни проблем с полицией.

Два лейтенанта из уголовки встали по обе стороны двери, правая рука на рукоятке пистолета, а полицейские из антикриминальной бригады ждали поодаль, достав из спортивной сумки портативный таран, готовые в случае необходимости вышибить дверь.

Бертран Казю нажал кнопку звонка. Через несколько секунд за дверью послышался женский голос:

– Кто там?

– Полиция. Откройте немедленно.

Молчание, потом послышались торопливые шаги.

– Да-да, две минуты, хорошо?

– Сейчас же, или мы сами войдем!

Дверь оставалась закрытой. Бертран Казю сделал знак коллегам из антикриминальной бригады, и они двумя ударами тарана выбили замок. Раздался грохот. Молодая женщина что-то выбрасывала в мусоропровод. Казю и Леваллуа вскинули оружие.

– Не двигаться!

Эзерштейн была в спортивном костюме, волосы стянуты в конский хвост, миндалевидное личико. Мальчик не старше года стоял в коридоре и смотрел на них большими круглыми глазами. Леваллуа осторожно подошел, а двое из антикриминальной бригады с оружием в руках пошли обследовать другие комнаты. Они доложили, что все чисто, и побежали вниз проверять мусорные баки.

– Надо открывать, дамочка, когда вас просят. Что это вы там выбрасывали?

Молодая женщина выглядела перепуганной. Она подхватила заплакавшего ребенка и прижала его к себе, ничего не отвечая. Малыш успокоился.

– Полагаю, вы знаете, почему мы здесь?

Она покачала головой:

– Я не сделала ничего плохого. Вы ошиблись адресом.

– Нет, мы не ошиблись адресом. К вам уже несколько месяцев поступает почта из Польши. Полагаю, вам это о чем-то говорит?

– Не понимаю, о чем вы.

– Ах, вы не понимаете.

Они дождались одного из офицеров антикриминальной бригады, который вернулся, чуть запыхавшись, с двумя конвертами в руке.

– Вот это она выбросила в помойку.

Жак Леваллуа взял конверты, взвесил их на руке, перевернул в поисках адреса отправителя, но его не было. Судя по маркам, один пришел из Италии, другой из Нидерландов.

– Что это такое?

Эмили Эзерштейн чуть не плакала.

– Я не знаю.

Леваллуа вскрыл конверты и достал тщательно упакованные в сложенную бумагу наркотики. Как минимум тридцать граммов белого порошка, судя по всему кокаина, в одном конверте и брусочек конопли в другом.

– Многовато для личного потребления.

– Я не прикасаюсь к этой гадости.

– В таком случае объясните нам, что у вас делают эти конверты.

Она положила сына на диван, что-то ему прошептала и вернулась к полицейским. С досадой посмотрела на наркотики:

– Клянусь вам, я не знала, что в этих конвертах, я только…

Слезы. Она смотрела на двух лейтенантов с видом побитой собаки.

– Ты служишь почтовым ящиком, да?

Она кивнула. Два лейтенанта устало переглянулись. Эта методика распространялась все шире, особенно в наркоторговле: поставщики посылали товар анонимам, служившим передаточной инстанцией за вознаграждение. Таким образом, не было никакой прямой связи между поставщиком и дилером. Желающих хватало, это были легкие деньги без большого риска. Некоторые даже оставляли дубликат ключей своим «клиентам», а когда попадались, уверяли, будто понятия не имели, что их почтовым ящиком кто-то пользуется.

Леваллуа помахал пакетиком с кокаином:

– Как на тебя выходят?

Эзерштейн отмалчивалась, но сыщики надавили на нее, и она сдалась. Она показала на свой компьютер:

– Я использую Darknet. Один друг рассказал мне о нем где-то год назад, раньше я не знала. Я зашла только заглянуть – но это с ума сойти, какие там возможности.

Она грустно посмотрела на своего сына:

– Мне нужны были деньги, надо поднимать Гектора, а работы не было. И я… я записалась в службу «виртуальный почтовый ящик».

– Только она была совсем не виртуальная.

– Да. Люди связывались со мной через Dark.Cover, платили половину суммы в биткойнах, и мне приходили их конверты или посылки. Когда я их получала, я сама связывалась с ними через сеть, и мы договаривались о месте встречи. Часто я оставляла посылки на скамейках в безлюдных местах, которые мне указывали, и уходила. После этого мне выплачивали вторую половину денег. Я не знала, что было во всех этих конвертах.

– Но ты же догадывалась, что там не открытки, а?

Она отошла к сыну. Бертран Казю положил наркотики на столик и вздохнул, сознавая их бессилие перед подпольной сетью Интернета. Теперь криминал был доступен кому угодно, он мутировал, как вирусы, приспосабливался, преображался. Преступники всегда имели фору перед силами правопорядка. Это был бесконечный бой, заранее проигранный, затронувший все слои общества. Молодых, старых, бедных, богатых.

Казю и Леваллуа подошли к ней.

– Расскажи нам, как это было с посылками из Польши.

Она сказала, что это началось в начале года. Некто под ником «Человек в черном» связался с ней в сети и платил в биткойнах около пятисот евро за одну посылку. Эти посылки она должна была прятать всегда в одном и том же месте, под горшком с цветами на старой могиле городского кладбища. Потом, в начале октября, все прекратилось: не было больше ни посылок, ни контактов.