«Быстрее, пока они не проснулись»

Персефона резко открыла глаза и встретилась взглядом с глазами тёмной фигуры, соткавшейся из пламени и теней. Строго говоря, все, что у неё было — это тёмные глаза, внимательные и строгие. Остальные черты терялись в тени, то обретая, то снова теряя четкость.

Тёмная фигура протянула к ней руку. Открыла рот и что-то беззвучно сказала — и тут Пейрифой резко и больно дёрнул царицу на себя. Поцелуй прервался, а пальцы тёмной фигуры бессмысленно мазнули по её обнимающим могучую спину героя рукам.

— Да что за хрень творится на моей свадьбе, — пробормотала царица, протирая глаза, но Пейрифой не дал ей сориентироваться. Резким движением он закинул её животом на плечо, выбежал из зала и помчался по Олимпу. Трясло ужасно, да ещё и за ней гналась, почти не отставая, та самая тёмная фигура. Бежала она от тени к тени, практически исчезая на свету, и от этого Персефоне стало жутко.

— От этой штуки мне не по себе, — сказала она Пейрифою, и тот резко прибавил ходу, подпрыгивая, на бегу, словно резвый конь. В какой-то момент Персефона поняла, что они вот-вот сорвутся с Олимпа — и верно, спустя миг Пейрифой прыгнул прямо в пустоту, но не упал, а полётел в ней, словно крылатый жеребец. Причем, судя по направлению ветра, почему-то не вниз, а вверх.

Какое-то время он летел, а потом резко врезался ногами в землю. Персефону тряхнуло, её голова ударилась о твёрдокаменную спину героя, и новоиспеченная царица лапифов потеряла сознание.

«Ну что ты упираешься? Это же для общего блага»

«Я сказала, нет, значит, нет»

«Ладно, как знаешь. Эй, там, позовите Ареса!..»

***

И снова ночь, и голова снова болит, и снова шёпот теней по углам.

«Вообще-то она мне не нравится. Я люблю только тебя, моя богиня».

«Я тоже люблю только тебя. Но так нужно для ритуала. Три Владыки и три Владычицы. А вдруг он не сработает, если одна окажется невинна? Не хочу рисковать».

Персефона потянулась, села на ложе и осмотрелась. В неверном свете свечей покои казались незнакомыми. На интерьеры её дворца на Олимпе они явно не походили — значит, это ложе принадлежит её новоиспеченному мужу, Пейрифою. Тому, кто достоин ее. Тому, кто спасет её от кошмаров и сделает, наконец, счастливой.

А где же сам Пейрифой?..

— Я тут, любимая, — сказал герой, прежде невидимый в полумраке. Обнаженный, он залез на ложе, удобно расположился, опрокинув Персефону на спину, и сунул руку ей между ног. — Мне кажется, она дохлая, — пожаловался он непонятно кому.

Потряс головой, словно выслушивая неведомый ответ, и прежде, чем Персефона успела выразить своё мнение о таком безответственном отношении молодого супруга к первой брачной ночи, раздвинул ей ноги и вошел, резко и глубоко.

Персефона хотела дернуться и вскрикнуть от боли, но вдруг поняла, что не может пошевелить и пальцем, и что лежит она, кажется, не на ложе, а на чем-то холодном и неудобном, и её безжизненное тело насилует не пахнущий маслом и притираниями Пейрифой, а кто-то совсем другой, и пахнет от этого другого вином и застарелой кровью, и от этого смутно знакомого запаха её едва ли не тошнит, и больно, потому, что её любовник и не думает быть аккуратным, он грубое, самовлюбленное животное, заботящееся только о своих удовольствиях.

Персефона терпит, сжав зубы, пока Пейрифой (или кто-то другой) не достигает удовлетворения и не сползает с нее. Потом она идет в купальню, смывает кровь и семя, и прогоняет мужа, который хочет еще.

Она знает, что у неё будет ребёнок.

***

Когда Персефона рожала Загрея, весь Олимп, включая Зевса и Геру, собрался на неё посмотреть, и лишь Пейрифой умчался в какой-то поход. Впрочем, он сделал это, ещё когда супруга была беременна.

Странно, но беременность не оставила в памяти Персефоны никакого заметного следа, промелькнула даже не в пару дней — в пару минут. Только что вроде бы слезла с ложа Пейрифоя, и вот уже торчит живот, и тени по углам шепчут о чем-то непонятном, и появившаяся из огня свечи фигура смотрит печально, укоризненно качает головой. И манит, манит за собой, а потом, осознав, что Персефона не собирается прыгать за фигурой в огонь, говорит что-то про психоделику и песцов.

Родила Персефона тоже почти незаметно, и младенчество Загрея тоже промелькнуло как-то мимо нее. Миг — и орущий сверток уже встал на ножки и бегает за служанками, умиляющимися, до чего он похож на отца. Второй — и он, подросток, уже заслоняет её от тени, которая, настырная, все лезет и лезет из огня и зовет за собой. Куда? Куда-то туда.

Причем с каждым разом фигура из пламени и теней все больше и больше похожа на человека. И вот это уже самый обычный человек, только волосы его — тень, а глаза — огонь, и видит его одна Персефона и Загрей.

— Пойдем! — шепчет тень. — Пойдем, тебя ждет твоя дочь!

Персефона при виде тени может только замереть от страха, но Загрей бесстрашно разрубает её отцовским мечом. Каждый раз тень исходит клубами дыма и тает, но потом всё равно возвращается.

Возвращается и возвращается.

Целых пять раз.

На шестой тень говорит, что ей это надоело, и исчезает бесследно.

Персефона растит Загрея, ждет из очередного похода Пейрифоя и чувствует себя совершенно счастливой.

Пока на страну лапифов не нападают варвары.

***

— Варвары, — мрачно сказала Персефона, не веря Пейрифою, который по случаю нападения даже вернулся из очередного похода (из Спарты, кажется). — На нас хочет напасть целая орда варваров верхом на конях. Интересно, что они забыли в Лапифии?

— Понятия не имею, — пожал плечами муж. — Может, они идут в Афины и пройдут стороной?

— Не похоже, — возразил Загрей, который, как всегда, не расставался с копьём. — Знаешь, отец, больше похоже, что они хотят осадить полис.

Отец и сын оттеснили Персефону и принялись обсуждать варварскую орду, с ужасающей скоростью мчащуюся по Элладе и избегающую как городов, так и армий эллинов. Орду, вступающую в бой только по необходимости, но разносящую любого противника в пух и прах. Орду, возглавляемую страшным северным колдуном.

— Не похоже, чтобы они хотели нас осадить, — вполголоса сказала царица.

— Молчи, женщина, что ты понимаешь, — отмахнулся Пейрифой. — Поставим заслон из копейщиков…

— Сам молчи, идиот, — бросила царица. — Говорю, они не хотят нас осаждать. Они хотят захватить нас, пройти по нашей стране огнем и мечом и сравнять наш дворец с землей.

— С