— Что вы сказали? — спрашивает Корнелис.

Он смотрит на Хелену. Делает шаг к этой женщине, на лице которой проступило слабое, но вполне осмысленное выражение.

— Винный погреб, — тихо говорит она. — Он запер ее там, пока… Хотел, чтобы я…

Она умолкает.

— Чтобы вы — что? — кричит Карл, делает шаг вперед, но Андерсен останавливает его.

Однако Хелена смотрит Карлу в глаза.

— Все равно слишком поздно, — говорит она. — Он ведь уже успел вернуться.

За один раз она делает двенадцать шагов. Останавливается, поднимает стеклянный стакан, удостоверяется, что огонек реагирует. С каждой минутой заметно холодает, и теперь она явственно чувствует на лице дуновение ветерка, даже не наклоняясь. Двенадцать шагов. И еще двенадцать. Она чувствует, как рука погружается в пустоту, понимает, что ход опять разветвляется, но на сей раз нет никаких сомнений, куда идти.

Не раздумывая зачем, она продолжает считать шаги, еще двенадцать, останавливается, напрягает все чувства. Слушает звуки, ищет просветления в черноте, чувствует на лице ветерок, набирающий силу. Защитное стекло она больше не поднимает. Идет, останавливается, снова идет. Идет, останавливается. И вдруг ухо улавливает какой-то звук. Легкий жалобный посвист. Еще двенадцать шагов. И еще. Теперь посвист слышен отчетливо, а вместе с ним что-то другое. От порывов ветра снаружи двигается что-то прямо перед нею. С глухим жалобным звуком.

Она догадывается, что́ это, еще прежде чем видит.

Легкое изменение красок едва заметно. И все же свеча выхватывает в кромешной тьме слабый оттенок серого. Серый прямоугольник всего в нескольких метрах. Отверстие тщательно заколочено снаружи. Восемь шестидюймовых досок и еще одна доска наискось изнутри, да и снаружи, наверно, тоже. От облегчения сердце пропускает один удар. Заколочено, не замуровано.

Доски плотно подогнаны, но и миллиметровых пазов достаточно. Она опускается на колени, прижимается глазом к одной из щелок. Новый порыв ветра заставляет ее быстро отстраниться. Но кое-что она увидела. Снаружи темно, ветер сильный, вероятно штормовой, думает она. Однако же не совсем темно, не тот плотный, непроглядный мрак, что в ходах за спиной. Наверно, это фонари с телеантенны в Скребю отсвечивают на снегу, думает она и вздрагивает. Тогда, значит, идти недалеко. Километр, наверно, максимум два. Закоченеть я не успею. Или? Ледяной холод проникает в щели, добирается до тела, и ей вспоминается метеокарта. Тонкая футболка при минус семнадцати.

Я справлюсь, внушает она себе, глубоко вздыхает, чтобы выдержать боль. Поднимает ногу для удара. И замирает. Неожиданно резкий порыв ветра налетает на нее и исчезает в проходе за спиной. Инстинктивно, не раздумывая, она понимает, что это значит. На сей раз это не просто ветер снаружи. Это сквозняк. Уильям Трюсте наверняка вернулся и открыл дверь винного погреба.

Она пытается высчитать, сколько у нее времени. Трюсте знает проход и наверняка одолеет все расстояние куда скорее, чем она. К тому же у него наверняка будет фонарь, и ей не спрятаться. Паника захлестывает все ее существо, оставив место лишь для одной мысли: я должна выбраться наружу. Прямо сейчас.

Боль отдается во всем теле, когда она пинает доски. Стискивает зубы, несколько раз быстро вздыхает. Пинает снова. Налегает плечом. Снова и снова. Напирает спиной, пинает.

Черт, почему я не взяла с собой подсвечник, думает она, меж тем как пинки болью расходятся по телу. Хоть чем-то могла бы ударить. А теперь придется рассчитывать лишь на собственные силы, на свою способность игнорировать режущую боль, когда откроются старые раны и появятся новые. Она заставляет себя отдышаться, переводит дух, ищет в кармане джинсов зажигалку. Прикрывая огонек рукой, угадывает, что несколько щелок стали чуточку шире. Не иначе как несколько досок немножко отошли?

Она продолжает пинать, сосредоточивается на двух досках, то напирает плечом, то лягает ногой, а внутри растет ощущение, что она вот-вот услышит за спиной голос Трюсте. Страх качает адреналин, дающий ей силы продолжать, и она понимает, что действует на волне вре́менной энергии, которая в любую минуту может иссякнуть. Знает, что именно так и бывает. Страх кончается, переходит в капитуляцию.

Но когда она слышит треск доски, которая наконец-то уступает, организм выбрасывает лишнюю дозу, наполняя ее ощущением непобедимости. Истерический смех — от очередного пинка доска разламывается посередине. Еще два пинка — и ломается вторая.

Карен дергает и трясет острые обломки, тянет то вперед, то назад, отжимает наружу, выламывает еще один кусок. Выпрямляется, смотрит на отверстие: тесновато, но сойдет. Осторожно просовывает наружу голову, потом правую руку, поворачивается боком и начинает медленно протискиваться в дыру. Чувствует, как футболка за что-то цепляется и рвется, как щепки царапают спину и плечи. Но боли нет, вся боль куда-то пропала. Позднее она вернется, вместе с холодом. Сейчас Карен целиком во власти победного восторга, он словно шампанское струится по телу, и она громко кричит от облегчения, когда последним усилием выбирается и падает в снег.

Карен Эйкен Хорнби так и не успевает понять, что́ освещает снег, что́ делает мрак вокруг таким же беспощадным, как в черном аду, откуда она только что выбралась. Не успевает подумать, что это не огни с телеантенны в Скребю. Не успевает увидеть стояночные огни машины, запаркованной двадцатью метрами дальше. У нее больше нет сил думать, она лишь инстинктивно угадывает чье-то присутствие.

И, услышав его дыхание, тотчас понимает, что он вовсе не шел за нею по подземным ходам. Конечно же, он точно знал, где находится выход, и спокойно поджидал ее там. Последняя волна ненависти дрожью пронизывает ее. Эта сволочь все время стояла возле отверстия и смотрела, как она рвется наружу.

За спиной слышится голос.

— Вам не кажется, что пришла пора закончить этот спектакль, — говорит Уильям Трюсте.

Вереница автомобилей, которым, хочешь не хочешь, пришлось покинуть паромную пристань, медленно ползет на север. Снегопад прекратился, но ветер вовсю играет нападавшими дециметрами, сдувает их с земли, закручивает вихрями, гонит на шоссе.

— Теперь, черт возьми, впереди прямой участок, попробуйте хотя бы объехать их, — говорит Карл Бьёркен и разочарованно отмечает, что Турстейн Бюле вновь пропускает его понукания мимо ушей.

На сей раз он даже не отвечает. Прямой участок, на который указывал Карл, длиной всего метров тридцать, дальше дорога из-за очередной скалы опять поворачивает. Мысленно Карл игнорирует свет встречных автомашин, подтверждающий, что Турстейн Бюле действовал правильно, и проклинает себя за то, что сел в машину коллеги, а не рулит сам. Они уже потратили почти сорок пять минут на участок, который в нормальных условиях одолели бы вполовину быстрее. Во всяком случае, без мигалки и не нарушая скоростной режим. Сейчас они еле ползут, не включив даже предупредительные огни. Бюле выключил их, как только шоссе превратилось в серпантин, лишивший их свободы обзора и возможности обгонять. Незачем усугублять и без того опасную дорожную ситуацию, так он считает.