Сейчас, когда она вспоминает свои разговоры с Уильямом Трюсте, схема проступает еще отчетливее. Убедительный спектакль, где он, изображая увлеченного знатока виски, сумел уверить их, что лишь выигрывает от гротовских успехов, а сам тем временем методически эти успехи подрывал. Как он отвергал все вопросы об угрозах по адресу Гротов и их замыслов, как с огорченным видом “ненароком” упомянул эксплозивный цемент, который обнаружил в кладовой. Карен ни секунды не сомневается, что именно Трюсте пробурил шпуры и заготовил цемент. Гениальный план, думает она. Перевернуть весь дом, чтобы создать впечатление, будто убийца что-то искал. Использовать полицейское расследование, чтобы предать огласке результаты Фредриковых исследований, и спокойно смотреть, как затягивается силок.

Почему я проглядела? — думает она.

— Но зачем вы убили Габриеля? Он же вам помогал.

— Да, это моя единственная ошибка, — с легким вздохом отвечает Трюсте. — Я ведь планировал тихонько выждать, а полицейское расследование пусть бы шло своим чередом. Вы обнаружите исследования, они быстро станут достоянием общественности, и, даже если Бьёрна Грота освободят, недоверие все равно останется. Слухи о мейле с угрозами и о шпурах сделают свое дело. Имидж фирмы полетит к чертовой матери, а я потом скуплю все за гроши и перестрою уже под своим именем. Габриель вправду верил, что получит долю. Даже жалко, верно?

— Но зачем вы его убили? — повторяет Карен.

— По двум причинам. Когда вовлек его в свой план, я фактически даже не догадывался о его контактах с “ОР”. А узнав о кражах и о метке, припер его к стенке. Сообразил, что он обстряпывает собственное дельце, но вместе с тем понял, что он угрожает безопасности.

— Думали, что он и вас попытается обмануть?

Уильям Трюсте вроде как не слышит ее реплику.

— Я занервничал. Кто-то в “ОР” явно узнал, чем он занимался, и устроил ему выволочку. Слишком велик был риск, что он распустит язык и выболтает наши планы, лишь бы закорешиться с парнями из клуба. Или еще хуже, посулит им долю.

Карен молчит.

— Кроме того, — продолжает Трюсте, — он надумал прижать Бьёрна Грота к стенке с убийством Фредрика. Я объяснил, что лучше всего нам сидеть тихо, что рано или поздно Бьёрн угодит за решетку. Что все указывает на него и что нам надо просто подождать, пусть полиция сделает свое дело. Но на новогоднем празднике я понял, что он не умеет держать язык за зубами. Парень был, что называется, пистолетом без предохранителя, вот и все.

И тогда ты заспешил, думает Карен. Если б Габриель заговорил, в любую минуту могло всплыть твое имя. Риск был слишком велик.

Она смотрит на него, не в силах скрыть отвращение.

— Вы забыли об одном, — говорит она. — Ведь если исследования Фредрика станут достоянием общественности, вам будет не менее трудно получить добро на расширение? Тревога по поводу бед, какие может натворить бодуэния, скажется и на вас.

— Как раз наоборот, дорогая. Я — избавитель, и у меня для всего есть решение. Я спасу гордость городка, увеличу число рабочих мест и прославлю Ноорё на весь мир. В том-то и весь шик.

— И как же вы рассчитываете провернуть сей кунштюк?

— Угольные разработки, конечно. Мы прославимся тем, что будем хранить свое виски под землей.

Уильям Трюсте делает жест в сторону бочек у стены.

— Я нашел семидесятилетнее виски в одном из соединительных ходов угольных разработок, и это не повредит ни экономике, ни маркетингу. Вы сами могли бы засвидетельствовать качество, верно?

Могла бы, думает Карен.

Звук открываемой двери заставляет ее вздрогнуть и обернуться. Уильям Трюсте допивает виски и встает.

— Ну, наконец-то. Ты готова? — говорит он.

Вопрос обращен к Хелене Трюсте, которая стоит в дверях. В одной руке у нее сумка Карен, в другой — ее шапка и клетчатый шарф. Она молча кивает.

— Куда мы? — спрашивает Карен.

Трюсте не отвечает. Обращается к жене:

— Они в сумке?

Хелена качает головой.

Он смотрит на Карен, протягивает руку:

— Дайте мне вашу куртку.

Секунду она медлит. Глядит на него, понимает, что протестовать бесполезно. Медленно снимает куртку, протягивает Трюсте. Тот быстро обыскивает карманы, достает ключи от машины, которые взблескивают в свете стеариновых свечей. Карен вновь оборачивается к двери. В смятении пытается перехватить взгляд Хелены. Но голова опущена, длинные черные волосы скрывают лицо.

В ту же секунду она понимает.

Когда дверь за супругами Трюсте захлопывается, у нее едва не подкашиваются ноги. Вести внешне нормальный разговор с Уильямом Трюсте, тогда как в голове лихорадочно кружат мысли о его следующем шаге, требовало напряжения, которое теперь отпускает. Результат — дрожь во всем теле. Она хватается рукой за спинку стула и стоит так, глубоко дыша.

Она была уверена, что они возьмут ее с собой. Завезут куда-нибудь, убьют, а потом избавятся от трупа. Наверно, бросят в море, так она думала. И в этом была надежда; забрав ее отсюда, Трюсте пойдет на риск. Кто-то может увидеть, кто-то — услышать. Я сумею сбежать, думала она. Достаточно, чтобы он на секунду отвлекся, и у меня будет шанс.

И другая мысль. Что, если ему удастся. Если это последний час ее жизни.

Рано или поздно следы приведут сюда, думала она. Достаточно многие знают, куда я собиралась. Я ведь сказала Лоотсу и Бюле, что побеседую с Трюсте, да и Карлу, наверно, тоже? Спасти меня они не успеют, но через некоторое время поиски приведут сюда. Ему не скрыться, рано или поздно они вычислят, что́ он сделал.

Но увидев в дверях Хелену Трюсте, она поняла, что все будет иначе.

Никто не станет искать меня здесь, думает она и чувствует, как облегчение, что она одна, мало-помалу уступает место панике. Когда они спросят Трюсте, а спросят они обязательно, он ответит, что я была здесь некоторое время, а потом уехала, вроде как собиралась на паром, может, даже назовет час отправления.

Карен смотрит на часы и, как наяву, слышит голос Уильяма Трюсте: “Она сказала, что попробует успеть на паром в полвосьмого”.

Они опросят персонал пароходства, проверят по регистрационному номеру, была ли моя машина на борту. Наверно, просмотрят и записи камер наблюдения и увидят, что за рулем сижу я. Лица не видно, потому что я занята мобильником. Но они узнают мои длинные темные волосы под шапкой. Узнают куртку и клетчатый шарф.

Машину найдут где-нибудь на Хеймё. Вероятно, неподалеку от моря. А моя сумка будет лежать на сиденье. Найдут мобильник, проверят, звонила ли я куда-нибудь. Нет, не звонила, но, может, послала кому-нибудь эсэмэску, например маме. Наверно, что-нибудь вроде: я больше не в силах.

Она громко кричит.