Калит вдруг почувствовала себя уставшей, отвернулась и отпихнула ногой выбеленный солнцем клык.

– Идемте, разыщем этих наших кумиров.

Она шла вперед, и к’чейн че’маллей это устраивало. Саг’Чурок смотрел, как хрупкий, ничтожный человечек шагает прочь, оставляя за спиной гряду, на которой сражались и погибли двое драконов.

И охотник К’елль был весьма доволен.

Он чуял сладкую гордость, которую источала Гунт Мах.

Гордость за их Дестрианта.

Огромная повозка, запряженная четырьмя волами, въехала в лагерь, где ее с горестными причитаниями окружили матери, мужья, жены и дети. Они тянули руки к повозке, как будто желая схватить своих родных и возлюбленных, чьи тела были свалены подобно бревнам. Мрачный катафалк остановился. Толпа зашевелилась. Собаки завыли.

Сеток с холма наблюдала за охватившим лагерь безумием. Она стояла неподвижно, только ветер трепал иссохшие волосы. Воины разбежались по юртам готовиться к войне, хотя никто из них не знал ни лица врага, ни где его искать. Будущие предводители оглашали округу боевым ревом, били себя в грудь и бряцали оружием. Несмотря на всю боль и гнев, зрелище выглядело настолько жалким, что Сеток не выдержала и отвернулась.

Никому не хотелось быть жертвой неизвестных. Поэтому объектом жестокого возмездия были выбраны те, кто ближе всего. Одни клялись истребить акриннаев, другие – д’рхасилани, третьи – даже летерийцев.

Племя Гадра собиралось на войну. Баргасты окружили шатер вождя Столмена, ожидая его решения. Тот наверняка понимал: если не дать воинам утолить жажду крови, его свергнут и убьют. Так что придется ему возглавить войско, накинуть на широкие плечи шкуру бхедерина и взять в руки двойной топор. Жена Столмена, которая вполне могла тягаться с ним в свирепости, раскрасит его покрытое шрамами лицо белой краской, нарисует на нем убийственный оскал – маску смерти. Ее мать, сморщенная остролицая карга, проделает то же самое с ней. На точильных камнях запели клинки. Баргасты собирались на войну.

Сеток увидела выходящего от вождя Кафала. Даже с такого расстояния она видела его недовольство. Он шел к самой большой группе воинов, замедляя шаг, пока наконец не остановился. Стало ясно: племя Гадра потеряно. Сеток проследила за взглядом колдуна и заметила еще одну одинокую фигуру.

Торант седлал свою лошадь. Не для того, чтобы присоединиться к общему безумию, а чтобы сбежать от него.

Кафал направился к оул’дану, Сеток тоже спустилась к ним.

К ее приближению Торант с Кафалом успели о чем-то коротко побеседовать, и великий колдун явно остался недоволен.

– Ты тоже? – спросил он, заметив Сеток.

– Я уйду с тобой, – произнесла она. – Волки не станут принимать участие во всем этом.

– Гадра собираются воевать с акриннаями, – сказал Кафал, – хотя акриннаи ничего им не сделали.

Сеток кивнула, откидывая от лица длинные волосы, которые растрепало порывом жаркого ветра.

Торант садился в седло. Лицо у него было бледное, изможденное, как будто он не спал всю ночь. Воин подобрал поводья.

– Стой! – произнес Кафал. – Прошу тебя, Торант, подожди.

Тот поморщился.

– Что, такая меня теперь ждет жизнь? Каждую ночь из палатки в палатку, тратить дни, совокупляясь с баргастками? Зачем мне это?.. Вы ничем не отличаетесь от моего народа и сгинете так же. – Он взглянул на Сеток. – Правду говорит волчье дитя. Скоро у здешних стервятников будет пир.

Краем глаза она заметила, как кто-то прячется в пушистой траве. Заяц? Хотя нет, это Таламандас, странное существо из веточек и бечевы. Дитя безумных баргастских богов, дитя детей. Шпионит, с усмешкой подумала Сеток.

– Но куда же ты отправишься, Торант? – спросил Кафал.

– Поскачу к Тлену, буду просить, чтобы он меня отпустил. Попрошу прощения, ведь я должен был пасть в бою с летерийцами, защищая наших детей. Не его друга и не мезланов.

Слова Торанта удивили Кафала. Он со вздохом опустил голову.

– Торант, Торант. Малазанцы – они такие… – С грустной усмешкой он посмотрел на оул’дана. – Нам до них далеко. Тлен не станет тебя слушать; ему не за что тебя прощать. Ты не совершил ничего плохого. Он сам принял решение, как и делают мезланы.

– Он вступил в бой вместо меня…

Великий колдун приосанился.

– А смог бы ты биться лучше него?

Вопрос был жестокий. Сеток видела, как больно он ударил по юноше.

– Не в этом…

– Как раз в этом, – перебил его Кафал. – Рассуди Ток, что ты лучший боец, он бы без рассуждений выставил тебя против летерийцев, а сам бы забрал детей. И сидя сейчас передо мной, он бы не ныл о прощении. Ты меня понял, Торант?

От этих слов воин совершенно поник.

– Даже если и так, я все равно доскачу до Тлена, а потом уйду насовсем. Я так решил. Не привязывай ниточки к моей судьбе, колдун.

Сеток хохотнула.

– Ох, не он этим занимается!

Оул’дан озлобленно посмотрел на нее. Сеток показалось, что он начнет возмущаться, ругаться, обвинять ее, но воин ничего не сказал, а просто натянул поводья.

– Ты пеший, я конный, – произнес он, оглянувшись на Кафала. – Я не буду ради тебя замедлять ход…

– А если я скажу тебе, что знаю путь, по которому попаду к Тлену гораздо быстрее тебя?

– Такого пути нет.

Великий колдун облизнул пересохшие губы; на широком, плоском лбу выступил пот. У Сеток тоже заколотилось сердце.

– Кафал, это не твоя земля, – произнесла она как можно спокойнее. – Пути, о которых ты говоришь, здесь очень слабы. Боюсь, ты даже не сможешь их открыть. Ваши боги не готовы…

– Не поминай баргастских богов всуе! – заверещали из зарослей, а затем оттуда, ковыляя, вышел Таламандас. – Ты ничего не знаешь, ведьма…

– Поверь, знаю, – ответила Сеток. – Да, ваши сородичи когда-то ступали по этим равнинам. Вы воевали с тисте эдур. Вас прогнали. Как давно это было? Тысячу лет назад? Десять тысяч? И вот вы возвращаетесь отомстить за предков, однако видите, что эдур вовсе не такие, как в ваших сказаниях. Они смотрят в будущее, а не в прошлое, как баргасты…

– Так делают все победители, – прошипело чучелко. – Их раны быстро заживают. Ничего не гноится и не оставляет шрамов. У них в горле нет горечи.

Сеток раздраженно сплюнула.

– Как ты можешь такое говорить? Их император мертв. Их прогнали со всех завоеванных земель!

– Но не мы!

Этот вопль привлек внимание баргастов. Воины двинулись к их группке. Кафал молчал, но весь напрягся; Торант искоса разглядывал чучелко, как бы гадая, не сошел ли он с ума.

– И от этого все внутри клокочет, да? – сказала Сеток с улыбкой. – Что ж, ладно, – она обратилась к дюжине баргастов, почти обступивших их, – вот вы одолели акриннаев. Оставили им гниющие, незаживающие раны, от которых шрамы на душе и привкус крови во рту.