— Я тебя недостойна. Нет… ничего не говори, я знаю. Я маленькая, слабая, глупая… Я свожу тебя с ума своими вопросами. Ты жалеешь, что забрал меня с того корабля, да?

Он отвел с моей мокрой щеки прилипшую прядку волос, провел большим пальцем по распухшим губам.

— Ты делаешь меня молодым. Я думал, уже никогда не смогу чувствовать и желать как прежде. Ты будишь во мне силы, которые уже не должны были брать верх. Но как это хорошо… Вернуть себе кусочек той жизни, когда кровь загоралась от единого взгляда на женщину, когда понимаешь, что готов сразиться со всем миром ради ее благополучия. Даже если ей нужен кто-то другой…

— Лоут, я давно хотела тебя спросить. А у тебя… у тебя была мия?

— Не знаю. Думаю, да. Моя мать.

Он вздохнул и поцеловал меня в губы, а я ответила, потому что хотела не только говорить.

Теперь мы оба были раздеты и наши поцелуи стали более глубокими и жадными. Почему после злости на него я чувствую такое неистовое желание заняться с ним любовью. Как бы он не был силен, оказавшись в моих руках, мужчина снова становится младенцем, трогательно ищущим сосок, и тогда я возвышаюсь над ним, убаюкиваю его в себе, словно в колыбели. «Ты в безопасности, я с тобой, я не позволю никому обидеть тебя…».

Но сегодня мне хотелось попробовать то, на что я не решалась раньше. Не иначе, опять магия Марионы. Легко все сваливать на проделки сластолюбивой богини, но кое-что в чем она тоже бывает права.

Сегодня я сама целовала своего мужа. Я опустилась головой на его твердый живот и касалась губами его отвердевшего члена. Захватывала в рот головку и щекотала поджатые к паху яички, пока мужские пальцы потягивали мои длинные волосы, заставляя импульсы удовольствия стайками разбегаться по всему телу. Потом Лоут хрипловато попросил сесть ему на грудь и продолжать забавляться.

— Хочу видеть тебя раскрытой и сочной для меня.

Я подчинилась. И вскоре оказалась лежащей на спине, и это Лоут уже возвышался надо мной, вылизывая мои интимные складочки. Пришлось недовольно фыркнуть:

— Остановись, я так не смогу сосредоточиться, мое внимание ускользает.

— Тогда пусть сначала тебе будет приятно.

— Ммм… вместе…

Это было что-то поистине волшебное, и я только могла подивиться железной выдержке моего мужа. Я никогда так не пробовала… в таком необычном положении, когда мужчина стоит надо мной на коленях, сосет мой клитор, а его член упирается мне в лицо. Я хотела, чтобы он кончил первым… нет, хотела, чтобы он развернулся и просто вставил мне, как обычно. Я уже была готова просить… как же он догадался…

— Лоут… Лоут… Ты просто бог…

— Сейчас — да.

Я стонала, распаляя себя и его, сжимала изнутри его все еще напряженную плоть, изнемогая от сладких пульсаций, а он продолжал двигаться глубокими размеренными толчками, доводя меня до бешеного, невероятного оргазма. Я исцарапал его спину, я укусила его плечо, мне было плевать, что ему больно. Я мстила ему за недавнее самоуправство в комнате Гордаса и упивалась своей местью, а он только тихо смеялся, целуя мои веки, нос, щеки, подбородок, шею.

Потом мы лежали рядом, уже не касаясь друг друга — удивленные и немного смущенные, ну, по-крайней мере я точно чувствовала легкое смятение. Невозможный мужчина… Я хочу плакать от того, что люблю и ненавижу его одновременно. Так у меня не будет ни с кем. Никогда. Нет, это даже не любовь, это что-то свыше, запредельное, совершенно космическое чувство.

— Лоут…, - шепотом начала я.

— Да, Соня…

— Так не бывает.

— И пусть, — легко согласился мой муж.

— Мне страшно, что утром все будет иначе.

Слезы мешали мне говорить, но я должна была сказать сейчас все, что крутится у меня в голове, иначе потом забуду. А вот он — нет.

— Я тебе напомню, если попросишь, — ласково убеждал меня Лоут.

— Договорились. Ты хочешь спать?

— Нет, а вот тебе это нужно.

— Мне не уснуть… Не могу…, - ворочалась его, стараясь прижаться еще ближе к его горячему телу.

— Ложись вот так, на мою руку. Давай я тебе что-нибудь расскажу.

— Давай. Только хорошее, — я закрыла глаза и приготовилась слушать.

— Хм… Я постараюсь. Слушай: когда-то давно на далекой равнине жил песочный народ.

— А почему «песочный»?

— Их первый город стоял у реки, окруженный зелеными садами, но пустыня наступала, и год за годом все больше засыпала город песком. Какое-то время люди жили в подземных убежищах, и даже когда река обмелела и перешла под землю — ее пресных вод хватало для выживания этого народа. Но… пустыня одержала верх, оазис зачах, песочникам пришлось покинуть свой мертвый город и переселиться к северу, ближе к горам.

— Печальная история. Этот народ — ваши предки?

— Думаю, нет — наши ветви развивались параллельно. Они сильно отстают от нас в развитии, живут общинами, охотятся и разводят скот.

— Но контакт между вами сохранился? Это народ многочислен?

— Их осталось мало. Но марионцы не позволяют им исчезнуть с планеты.

— Ммм… а соотношение мужчин и женщин у них так же как у вас?

— Примерно поровну. Если наша численность под угрозой, мы покупаем у них женщин. За этим следят особые структуры.

— Покупаете… Ничего себе… Сколько я еще не знаю о вашей земле.

Внезапно я догадалась и спросила шепотом, отчего-то не смея повысить голос:

— Они живут на территории Маракха? И Гордас их встретит? Ты поэтому мне рассказал?

— Просто хочу, чтобы ты была готова ко всему.

— Например? Что твой сын переживет пустыню и ему вонзится в спину стрела дикаря?

— У тебя буйное воображение. Оттого Ласкон и заставляет тебя выдумывать все новые безделушки и картины. Хитрый мошенник! Я не разрешаю тебе больше видеться с ним!

Он хотел еще что-то сказать, но я закрыла ему рот поцелуем. Как все просто получается порой…

— Так что может быть хуже, чем смерть от обезвоживания и гибель от рук дикого народа?

Лоут переместил меня поверх своего тела и тщательно расправил мои длинные волосы по своей широкой груди.

— Песочники — дружелюбны и всегда рады гостям. Кое-кто из курсантов не вернулся с Маракха лишь потому, что захотел стать членом их общины.

— Абсурд! Гордас на это не пойдет. И разве это позволительно?

— Конечно. Знаешь, Соня, ведь Маракх — это проверка не только на крепость мышц и быстроту разума, но еще и на верность. Ровно на середине пути, по истечению двухсот дней мальчиков спросят — хотят ли они остаться с миролюбивым народом степи, под защитой гор или попытаются продолжить маршрут и на себе испытать тяготы второго и третьего пика Короны — холод, боль, одиночество. Кто-то остается с песочным народом и получает жену, собаку и сокола для охоты. Заманчивая перспектива по сравнению с неизвестностью следующих двухсот дней в горах?