Потом крылья немного приоткрылись. И только тот, кто знал многое о магии, смог бы увидеть то, что происходило внутри них. Мучение Дамона становилось мучением Елены, поскольку она брала от него каждый болезненный инцидент, каждую трагедию, каждую жестокость, что таилось в слоях равнодушия и злобы его каменного сердца.

Слои — столь же твердые, как камень в сердце черной карликовой звезды — разбивались и отлетали. Ничего не могло это остановить. Большие куски и валуны сломались, прекрасные куски разрушились. Некоторые из них растворялись в облачко едко-пахнущего дыма.

Было что-то - то, что находилось в центре,— некоторое ядро, которое было чернее, чем ад, и тяжелее, чем рожки дьявола. Она не могла хорошо видеть, что происходило с этим. Она думала и надеялась, что в самом конце и это взорвется.

Сейчас, и только сейчас, могла она призвать к следующему набору крыльев. Она не была уверена, что сможет пережить первое нападение; она хорошо понимала, что не сможет пережить это в одиночку. Но Дамон должен был знать.

Дамон опустился на пол, на одно колено, упершись в пол сжатыми кулаками. Он должно быть в порядке. Он был все тем же Дамоном, и был бы намного счастливее без веса всего этого – ненависти, предубеждения и жестокости. Он не хотел бы вспоминать свою юность и другие моменты молодости, когда дразнил своего отца «старым дураком», из-за его пагубных увлечений инвестициями и любовницами, что были моложе, чем его собственные сыновья. И при этом он, конечно же, не остановился бы на своем собственном детстве, когда всё тот же самый отец избил его в пьяном гневе, когда он пренебрег своей учебой и завязал дружбу с нежелательными компаньонами.

И, наконец, он не стал бы смаковать и просматривать многие ужасные вещи, что он когда-то совершал. Он был искуплен, во имя небес и во время небес, словами, произнесенными Еленой.

Но теперь… было что-то, что он должен вспомнить… Если только она права…

— Что это за место? Девушка, вы ранены? — в своем смущении он не мог признать ее.

Он стоял на коленях, и теперь и она опустилась рядом с ним.

Он пристально на нее посмотрел.

—Мы молились, или мы занимались любовью? Было ли это Watch или Gonzalgos?

— Дамон, — произнесла она, - это я, Елена. Сейчас двадцать первый век и ты – вампир.

Затем, нежно охватывая его, прижимаясь своей щекой об его, она прошептала: «Крылья памяти».

И пара полупрозрачных крыльев бабочки, фиолетового, лазурного и темно-синего цвета, выросли из ее позвоночника, чуть выше бедер. Крылья были украшены крошечными сапфирами и прозрачными аметистами, и складывались в узоры. Используя мышцы, которыми она прежде не пользовалась, она легко расправила крылья и окутала ими Дамона. Это было похоже на то, как бы быть заключенным в тусклой, обитой драгоценным камнями, пещере.

Она могла видеть в прекрасно-воспитанных особенностях Дамона, что он не хотел вспоминать что-то большее, чем он вспомнил прямо сейчас. Но новые воспоминания, воспоминания, связанные с нею, уже поднимались в нем. Он взглянул на свое кольцо ляписа - лазури, и Елена могла видеть, как слезы выступают на его глаза. Потом, медленно его пристальный взгляд переключился на нее.

— Елена?

— Да.

— Кто-то управлял мной и забрал воспоминания о времени, я был охвачен… — прошептал он.

— Да, по крайней мере, я так думаю.

— И кто-то причинил тебе боль.

— Да.

— Я поклялся убить его или сделать его твоим рабом сто раз. Он ударил тебя. Он взял твою кровь силой. Он придумал смехотворные истории для причинения тебе вреда другими способами.

— Дамон, да – это так. Но пожалуйста…

— Я, было, напал на его след. Если бы я его встретил, то догнал бы, и возможно вырвал бы сердце из его груди. Или я, возможно, преподал бы ему самые болезненные уроки теми способами, о которых я когда-либо слышал – а я знаю много рассказов, и в конечном итоге, я бы заставил его, твоего раба, целовать своими кровавыми губами твои пятки, до самой его смерти.

Это не было хорошо для него. Она могла это видеть. Его глаза полностью были белы, как у испуганного жеребенка.

— Дамон, прошу тебя...

— И тот, кто причинил тебе боль…, был я…

— Не ты. Тобой управляли…

— Ты боялась меня настолько, что разделась для меня…

Елена вспомнила оригинальные рубашки Пендлтон.

— Я не хотела видеть борьбу между тобой и Мэттом…

— Ты позволяла мне делать это, даже против своей воли…

На этот раз она не нашлась чем возразить.

— Да.

— Я, - Боже мой! - Я использовал свои силы, чтобы огорчить тебя ужасным горем.

— Если ты подразумеваешь нападение, которое причиняло жгучую отвратительную боль и захваты, то, да. И ты обошелся с Мэттом хуже.

Мэтт не был в радарной области Дамона.

— И затем я похитил тебя…

— Ты попытался.

— А ты выскочила из автомобиля на большой скорости, чтобы не рисковать со мной.

— Ты играл грубо, Дамон. Они сказали тебе выйти на улицу и играть грубо, возможно, даже сломать свои игрушки.

— Я искал того, кто заставил тебя выпрыгнуть из автомобиля. Я не мог вспомнить, что было до этого. И я поклялся вырвать его глаза и язык, прежде чем он умрет в мучениях. Ты не могла ходить. Ты была вынуждена использовать костыль для того, чтобы пройти через лес, и именно тогда, когда должна была прийти помощь, Шиничи заманил тебя в ловушку. Ах, да, я знаю его. Ты бродила в его снежном мире ... и будешь бродить еще, если я не разобью его.

— Нет, - ответила спокойно Елена. — Я бы уже давно была мертва. Но ты нашел меня в месте удушья, помнишь?

— Да. — Момент жестокой радости на его лице. Но затем испуганный взгляд возвратился.

— Я был мучителем, преследователем, тем, кого ты так боялась. Я заставлял тебя делать вещи с…

— Мэттом…

— О, Боже!.. — сказал он, и это была просьба к божеству, а не просто восклицание, потому что он поднял, держа сжатыми, руки к небу… — Я думал, что я был для тебя героем. Вместо этого я - отвращение. Что теперь? По справедливости, я уже должен быть мертвым у твоих ног…

Он смотрел на нее широкими, дикими, черными глазами. Не было никакого юмора в них, никакого сарказма, никакого сдерживания. Он выглядел очень молодым и очень диким и отчаянным. Если бы он был черным леопардом, то он отчаянно шагал бы по своей клетке из угла в угол.

Тогда он склонил свою голову, чтобы поцеловать ее босые ноги.

Елена была потрясена.

— Я твой, делай со мной, что хочешь. - сказал он тем же ошеломленным голосом. — Можешь приказать мне, чтоб я умер прямо сейчас. После всей моей умной речи выяснилось, что я – монстр.