— Дворцы, — уточнил я.

— Дворцы, — согласился он, — хотя по меркам, скажем, сен-маринцев, это все-таки просто большие и богатые дома. До дворцов им еще расти и расти.

— Не хвастайтесь, — сказал я невесело. — Сен-Мари для нас потерян, и это как открытая рана. Здесь не видели настоящей роскоши Юга, потому это дворцы. Здесь дворцы. Где разместились рыцари Мидля и Сулливана?

— В замке, — ответил он, — там просторно. Хозяин дрался храбро и погиб вместе с сыновьями и родней, там что, наши заняли все этажи, а еще там два просторных корпуса выстроены специально для знатных гостей, там можно жить годами.

Я повернулся к городу спиной, подождет, вперил взгляд в группу ярких всадников, что идут красивым галопом со стороны леса.

— Это кто там скачет к городу?.. Никак принц Сандорин?

— С принцессой Аскланделлой, — добавил он ехидно. — Будет пенять, что держали его вдали от схватки.

— У него было задание, — сказал я, зябко передернув печами. — Он и сейчас его выполняет.

Он посмотрел на меня то ли с иронией, то ли с сочувствием.

— Вам надо бы встретить.

— А надо? — спросил я сердито.

— Сандорина необязательно, — ответил он серьезно, — хотя и желательно, он же будущий король Вендовера… если вы не против, конечно… Это я так шучу, шучу!.. а вот принцессу Аскланделлу встретить более чем желательно. Даже, не побоюсь сказать это грубое в отношении вас слово, обязательно, хоть вы и необязательный как бы человек.

Я буркнул:

— Вроде бы я всех приучил к мысли, какая я бесчувственная скотина. В смысле, никакого этикета, коню и собаке внимания уделяю больше… Неужели от меня еще чего-то ждут?

Он ответил с лицемерным вздохом:

— Увы, ваше высочество. Полагают, что вы не безнадежны.

— А чтоб их…

— Придется соответствовать.

Я скривился и пошел по каменным ступенькам со стены. Внизу бдит Зигфрид, его верного оруженосца не видно, но явно где-то рядом, они обычно не расстаются надолго, множество вооруженного народа, наиболее знатные рыцари тут же поспешили мне навстречу, готовые составить свиту.

Ворота распахнули, с той стороны к ним красиво приближается под победоносными знаменами моей грозной армии отряд могучих рыцарей в прекрасных доспехах из Вестготии, которых местные здесь не видели и потому вытаращили глаза зачарованно, как на существ из прекрасной сказки.

Впереди под большим красным знаменем с моим гербом принц Сандорин, красивый и весьма изысканный, а рядом с ним само совершенство людской породы — принцесса Аскланделла.

Принц снова под стать моему знамени, весь в красном с головы до ног, даже попона под седлом ярко-красная, как и уздечка, выглядит элитным бойцом, а принцесса в платье золотого цвета и с ниспадающим с плеч плащом золотого цвета, края которого скреплены на груди массивной золотой брошью.

Она вся в золоте, начиная от золотой короны на пышной прическе и заканчивая изящными золотыми сапожками с россыпью мелких рубинов, даже ее лошадь выступает красиво и гордо, словно тоже не простая, а, видите ли, императорская.

Я вышел навстречу, они остановили коней. Принц Сандорин торопливо покинул седло, а принцесса перевела равнодушный взгляд на меня и даже чуть прищурила прекрасные глаза, будто старается рассмотреть нечто мелкое и незначительное.

Принц, вместо того чтобы подойти к своей спутнице и помочь ей спуститься на землю, на что я надеялся, красиво и церемонно преклонил колени передо мной.

— Ваше высочество!

— Принц, — ответил я с тоской и, сделав ему знак подняться, подошел к лошади принцессы.

Аскланделла продолжала смотреть на меня равнодушно, лошадь и то повернула голову и приятельски дохнула мне в ухо теплым воздухом, дескать, привет, человек.

— Ваше высочество, — произнес я, — ах да, простите… ваше императорское высочество!

Я взялся за стремя, чтобы держаться тверже, и преклонил колени, выставив его как ступеньку скамеечки.

Аскланделла, не меняя выражения лица, опустила ногу в сапожке. Я задержал дыхание, в прошлый раз чуть не передавила мне какую-то важную жилку своим острым каблуком, Аскланделла и сейчас очень внимательно следит за моим лицом, я увидел на нем острое сожаление, что не может наступить мне на что-то намного более важное и болезненное, и, наверное, потому сейчас не получилось, хотя явно старалась, вижу по глазам.

Ее ладонь должна была опереться о мою склоненную голову, однако то ли побрезговала слишком плотным контактом, хотя и в перчатках, то ли просто у меня голова такая скользкая, как у тюленя, но я услышал, как она тихонько охнула и покачнулась.

Я орел, еще какой орел, в том смысле, что ума не больше, чем у этой гордой птицы, одни инстинкты: подхватил ее моментально, хотя по уму можно и нужно было бы ей, такой всей золотой и бриллиантовой, позволить брякнуться на землю, превращенную копытами множества коней и сапог в смачную вязкую грязь, я ж не виноват, что у императора дочь такая… неустойчивая.

Никто не успел не то что мамнуть, даже глазом схлопнуть, а я уже держу, как дурак, на руках, даже к груди прижал, ну это, чтоб рычаг уменьшить, мы в таких случаях никогда не знаем, сколько придется держать, если, конечно, не прешь, задержав от натуги дыхание, от входной двери к расстеленной постели.

Ее лицо все так же ничего не выражает, абсолютно ничего, ни возмущения, ни удивления, ни недовольства, просто лежит, нет, сидит в моих руках весьма удобно и даже умело, надо сказать, словно ее так всю жизнь на руках носят, обхватила мою шею руками, ну это подается как испуг, хотя, если судить по ее надменной морде…

Наконец я опомнился и хотел было поставить ее нижними конечностями на землю, но сам в этой хлюпающей грязи по щиколотку и, стиснув челюсти, процедил:

— С вашего позволения, принцесса, я вас вот туды… на камешки…

Она проговорила безмятежно:

— Позволяю, принц.

Я понес ее по грязи от ворот в глубь города, рыцари стальной стеной окружили меня со всех сторон, в окнах мелькают бледные лица насмерть перепуганных горожан, словно я несу это золотистое чудо на жертвенный камень.

Как назло, после дождя, ночных заморозков и дневной оттепели, улицы покрыты грязью, пусть неглубокой, но все же грязь есть грязь…

Я скосил глаза на ее чуть порозовевшее лицо, не шевелится, держится крепко, перенеся часть своего веса на мои плечи, глаза полуприкрыты веками с длинными загнутыми и пушистыми ресницами.

— Могу поставить вас, — сказал я, — разве что на крыльцо какого-то дома, там чисто, но как-то глупо.

Она произнесла тихо и насмешливо:

— Вы даже понимаете, что это глупо?