Ливи бродит по саду роз в поместье Вейцманов с охапкой цветов в руках, сорванных для составления букетов. Она кладет цветы на садовую скамейку и продолжает путь среди розовых кустов, внимательно присматриваясь к крошечным почкам, обещающим обильное цветение на следующий год. Сегодня утром садовники вскопали почву, и темная жирная земля так притягательна, что Ливи наклоняется и зачерпывает горсть, а потом дает ей просыпаться между пальцами.

– Ты теперь моя земля, – шепчет она. – Моя родина. Спасибо, что приняла нас.

Ливи не слышит, как к ней подходят президент с премьер-министром Давидом Бен-Гурионом. Обернувшись, она видит мужчин, сидящих на скамье, куда она положила розы, и внимательно глядящих на нее.

– Гм, – хмыкает президент Вейцман.

Ливи вздрагивает, с ее рук все еще сыплется земля.

– Простите, простите меня, пожалуйста, я…

– Ливи, зачем вы извиняетесь? – со смехом спрашивает президент. – Вы правы, это ваша земля. – Он поворачивается к премьер-министру. – Давид, наверное, вы согласитесь, что это скорее земля Ливи, чем наша. – (Бен-Гурион с грустной улыбкой кивает.) – Вы потеряли так много, Ливи. Никто из нас не в силах представить всю полноту ваших страданий. Если кто-то и заслужил право быть здесь, то это вы и ваши сестры.

Ливи вытирает руки о фартук и возвращается на постриженную лужайку, потом быстро подходит к скамье и забирает цветы.

– Знаете, Ливи, а президент прав. Это теперь ваша отчизна, и мы почитаем за честь, что вы признаете ее. – Бен-Гурион встает и слегка кланяется Ливи.

– Благодарю вас, господин премьер-министр. Я пойду, поскольку не сомневаюсь, что вам надо обсудить важные дела. – Покраснев, Ливи собирается идти в дом.

– А надо ли, Давид? – игриво спрашивает президент Вейцман.

– О-о, уверен, мы что-нибудь придумаем, – отвечает Бен-Гурион, а Ливи поспешно уходит.

* * *

Уже некоторое время Ливи не ходит на работу: президент серьезно болен, и худшие опасения Ливи оправдываются, когда в ноябре она, придя на кухню, узнает, что ночью он умер.

Весь день Ливи видит, как сотни мужчин, женщин и детей собираются у ворот, чтобы оплакать человека, посвятившего свою жизнь тому, чтобы подарить им землю обетованную.

Роняя слезы, Ливи размышляет об обещаниях. Клятвы, договоры, обязательства и обеты – все это означает одно и то же: решимость воплотить свою мечту. Израиль уже дал ей больше, чем она смела надеяться. Как и обещали отцу, ее сестры заботились о ней, и она знает, что тоже заботилась о них. Она нащупывает маленький ножик: он всегда с ней – в сумке или в кармане. Она вспоминает, как Циби с его помощью кормила ее кусочками лука – такой пустяк, но тем не менее такая же часть их договора, как мамины подсвечники. Ад сошел на землю под видом Освенцима-Биркенау и всех других лагерей, и все же, и все же она нашла этот ножик, и сестры отыскали Магду, и Магда спасла им жизнь по пути к смерти. Даже в аду они нашли надежду, которая помогла им выполнить обещание.

Ливи смотрит, как гроб с телом Хаима Вейцмана выносят из дому, чтобы тысячи собравшихся у ворот людей смогли отдать ему дань уважения. Ливи тоже склоняет голову и шепчет благодарственную молитву человеку, подарившему сестрам безопасное место для исцеления и возможность создать собственные семьи. Его гроб устанавливают на массивном катафалке под навесом из тяжелой белой ткани в задней части сада, рядом с его любимым розарием. Из холла дома Вейцманов Ливи смотрит, как его жена Вера выходит в сад под руку с премьер-министром Бен-Гурионом, чтобы в последний раз посидеть рядом с мужем.

Ливи по-прежнему в холле с другими служащими, когда первая леди возвращается. С того момента, как гроб перенесли в сад, они не обменялись ни единым словом.

– Почему бы вам не пойти и не отдать дань уважения Хаиму, пока не впустили публику? – предлагает госпожа Вейцман. – Я знаю, все вы любили его, и надеюсь, вы знаете, что и он любил вас.

– Я действительно любила его! – горячо произносит Ливи.

Вера берет ее руку и прижимает к сердцу:

– Для него было так важно, что ты здесь, юная Ливи. Ты даже не представляешь.

Когда госпожа Вейцман уходит, вперед выступает премьер-министр.

– И для меня это тоже важно, – кивнув Ливи, говорит Бен-Гурион. – Пожалуйста, вы все можете пойти и попрощаться с вашим президентом.

Под ослепительным солнцем по углам катафалка по стойке смирно стоят солдаты. Когда Ливи подходит к гробу, у нее едва не подгибаются колени, но, к счастью, девушку подхватывает садовник.

– Я не знаю, что говорить, – шепчет Ливи.

– Ливи, не надо ничего говорить, – советует садовник. – Все, что нужно, – это постоять и прочувствовать любовь, которую Хаим Вейцман питал к этой земле.

Ливи пытается припомнить разговоры, светскую болтовню, смешные шутки, которые она слышала от великого человека. Вместо этого она вспоминает тот последний раз, когда видела маму и деда во Вранове, в их маленьком домике. Они являются перед ней сейчас с такой ясностью, словно она распрощалась с ними этим утром. Ливи закрывает глаза, ощущает большую любовь, какую питал Хаим Вейцман к Израилю и его народу, и просит, чтобы мама позаботилась о ее друге на небесах.

– Мы сейчас откроем главные ворота, – сообщает солдат.

Ливи смотрит на толпу, ожидающую, чтобы войти и проводить президента в последний путь. Она медленно возвращается в дом, который никогда уже не будет прежним.

* * *

Ливи и Зигги валятся на диван в доме Магды: они измучены после двух дней ходьбы по улицам в поисках жилья. Уже несколько месяцев они таким образом проводят выходные. Проблема в деньгах: Зигги, авиамеханик в «Эль Аль», развивающейся, но все же небольшой авиакомпании, зарабатывает не очень много, а после смерти президента рабочие часы Ливи в доме Вейцманов были урезаны.

– Мы не можем себе позволить ни одну из них, – с раздражением говорит Ливи Магде. – И пойми меня правильно, дело не в том, что они дорогие.

– В Израиле теперь так много народа, и, похоже, все хотят жить в Реховоте, – жалуется Зигги.

– У вас есть время, что-нибудь найдете, – утешает Магда.

– Я хочу найти для твоей сестры идеальное место, – объясняет Зигги.

Ливи поворачивается к нему, и он целует ее.

– Мне все равно, где жить, лишь бы быть вместе, – говорит она.

– Если мы в скором времени ничего не найдем, ты захочешь взять свои слова обратно.

– Как бы то ни было, – с умным видом заявляет Ливи, – можешь поставить на кон свою жизнь, что мы жили