За столом сидит полицейский офицер Сяо Вэй и, показывая на стул перед столом, жестом предлагает Чэнь Мэй сесть. На Чэнь Мэй все тот же закрывающий тело черный халат, лицо покрыто черной вуалью.

Сяо Вэй (с серьезным видом, по-ученически). Гражданка посетитель, прошу садиться.

Чэнь Мэй (растерянно). А почему перед судебным залом нет двух больших барабанов?

Сяо Вэй. Каких больших барабанов?

Чэнь Мэй. Раньше везде были большие барабаны, почему у вас нет? Если нет барабанов, как народу жаловаться на несправедливость?

Сяо Вэй. Ты говоришь о ямынях, что были при феодализме! А теперь социализм, все такие вещи давно отменили.

Чэнь Мэй. Кайфэнскую управу ведь не отменили…

Сяо Вэй. Ты, наверное, телесериалов насмотрелась? «Бао Лунту восседает в Кайфэнской управе»[119].

Чэнь Мэй. Я хочу видеть Бао Лунту.

Сяо Вэй. Гражданка, вы находитесь в приемной для посетителей отделения общественной безопасности Биньхэлу, я – дежурный офицер народной полиции Вэй Ин. Если у вас есть вопрос, прошу изложить его мне, я его запротоколирую и доведу до сведения начальства.

Чэнь Мэй. У меня вопрос слишком большой, только Бао Лунту может разрешить.

Сяо Вэй. Гражданка, Бао Лунту сегодня не в присутствии, изложите сначала свой вопрос мне, а я доложу Бао Лунту, хорошо?

Чэнь Мэй. Точно доложите?

Сяо Вэй. Точно! (Указывает на стул напротив себя.) Прошу садиться.

Чэнь Мэй. Я из простого народа, не смею.

Сяо Вэй. Если я предлагаю сесть, значит, садитесь.

Чэнь Мэй. Благодарствуйте вам от простолюдинки!

Сяо Вэй. Хотите воды?

Чэнь Мэй. Простолюдинка воду не пьет.

Сяо Вэй. Послушайте, гражданка, мы тут не телесериал разыгрываем, верно? Как вас зовут?

Чэнь Мэй. Простолюдинку раньше звали Чэнь Мэй, но Чэнь Мэй умерла, вернее, умерла наполовину, так что простолюдинка и не знает, как ее зовут.

Сяо Вэй. Вы, гражданка, со мной шутки шутите? Или хотите, чтобы я с вами пошутила? Здесь полицейский участок, общественная безопасность, место серьезное.

Чэнь Мэй. Когда-то у меня были самые красивые брови во всем дунбэйском Гаоми, поэтому меня и зовут Чэнь Мэй. А теперь у меня бровей нет… И не только бровей (пронзительно взвизгивает), но и даже ресниц, даже волос нет! Так что не след мне зваться Чэнь Мэй!

Сяо Вэй (что-то поняв). Гражданка, если вы не возражаете, не могли бы вы снять вуаль?

Чэнь Мэй. Не могу!

Сяо Вэй. Если я не ошибаюсь, вы пострадали при пожаре на фабрике игрушек Дунли?

Чэнь Мэй. Смышленая ты.

Сяо Вэй. Я тогда в полицейской академии училась, видела по телевизору репортаж об этом пожаре, вот уж черные насквозь сердца у этих капиталистов. Я от души сочувствую вашей участи, и если вы по вопросу компенсации последствий пожара, то лучше всего обратиться в суд, или в горком и городское правительство, или же в средства массовой информации.

Чэнь Мэй. Ты Бао Цинтяня знаешь? По моему делу только он сможет вынести решение.

Сяо Вэй (беспомощно). Ладно, говори, постараюсь приложить все силы, чтобы донести твой вопрос вышестоящим.

Чэнь Мэй. Я хочу подать на них жалобу, у меня забрали ребенка.

Сяо Вэй. Кто забрал твоего ребенка? Излагай по порядку, не торопись. Думаю, тебе сначала нужно выпить воды, смочить горло, а то ты вон хрипишь. (Наливает стакан и подает Чэнь Мэй.)

Чэнь Мэй. Нет, не буду. Знаю, ты хочешь глянуть на мое лицо, пока я буду пить. Мне и самой свое лицо отвратительно, и я терпеть не могу, когда другие на него смотрят.

Сяо Вэй. Прошу извинить, у меня такого и в мыслях не было.

Чэнь Мэй. После полученного увечья я лишь однажды посмотрелась в зеркало, и с тех пор ненавижу зеркала, ненавижу все, что дает отражение. Я сначала думала, что расплачусь с долгами отца и покончу с собой. Но теперь я этого делать не буду, ведь если я убью себя, мой ребенок умрет от голода. Если я покончу с собой, мой ребенок останется сиротой. Я слышу, как он плачет, вот прислушайся… Горлышко охрипло, молочка хочу ему дать, груди вон раздуло – как воздушные шары, того и гляди лопнут. Но они моего ребеночка спрятали…

Сяо Вэй. Они это кто?

Чэнь Мэй (опасливо оглядывается на дверь). Лягушки-быки это, большущие, что твоя крышка для котла, и ревут так злобно, маленьких детей они едят, эти лягушки…

Сяо Вэй (встает и плотно закрывает дверь). Не волнуйся, сестра, тут все стены звуконепроницаемые.

Чэнь Мэй. Они ловкачи великие и с властями заодно.

Сяо Вэй. Бао Цинтяню они не страшны.

Чэнь Мэй (встает со стула и падает на колени). О великий Бао, обиды простолюдинки глубоки как океан, прошу, великий, рассудить дело мое!

Сяо Вэй. Рассказывай.

Чэнь Мэй. Прими великодушно прошение, о великий, от простолюдинки Чэнь Мэй, уроженки дунбэйского Гаоми. Отец ее, Чэнь Би, всегда предпочитал мальчиков девочкам и относился к этому очень серьезно. Он хотел сына и в те времена заставил мать простолюдинки нарушить планированную рождаемость. К несчастью, это дело вышло наружу, сначала она скрывалась, а потом на реке ее догнали и задержали представители власти. Там, на плоту, она и родила простолюдинку, а сама умерла. Увидев, что снова родилась девочка, отец простолюдинки в отчаянии сначала бросил ее, а потом вернул. За рождение лишнего ребенка отца оштрафовали на пять тысяч восемьсот юаней. Он с той поры стал пьянствовать, по пьянке колотил нас с сестрой. Впоследствии простолюдинка вслед за старшей сестрой Чэнь Эр поехала работать на юг, в Гуандун. Во-первых, думали подзаработать, чтобы вернуть долг, во-вторых, чтобы поискать более светлую перспективу. Простолюдинка с сестрой были признанными красавицами, последовали бы дурным примерам – деньги потекли бы рекой. Но простолюдинка с сестрой твердо держались нравственной чистоты, хотели, подобно лотосу, выйти из грязи, не запачкавшись. Если бы не тот пожар, который отнял у сестры жизнь, а простолюдинке изувечил лицо…

Сяо Вэй вытирает слезы бумажной салфеткой.

Чэнь Мэй. Сестра погибла в огне, спасая меня… Сестра моя… Зачем ты меня спасла? Лучше бы я погибла, чем жить так – не человеком, не духом…