После прочтения молитвы Святейший поспешил заявить, что вчера в средствах массовой информации было объявлено, будто в два часа он встречался с Ельциным для консультаций:

— Я думаю, все вы свидетели, что я не уезжал никуда, такой встречи не было. Это даёт одностороннее — в результате подобной информации — представление, как будто бы мы получаем всё время инструкции с одной стороны, а не занимаем свою примиренческую позицию. Это неправильно, потому что мы имели встречи со всеми сторонами — и на этом кончили. А сейчас уже идёт процесс переговоров, и мы стараемся внести свой примиряющий вклад в решение тех вопросов, которые нужно снимать, потому что дальнейшее напряжение приведёт только к дальнейшему увеличению конфронтации. Вот то, что мне хотелось бы вначале сказать. Я хотел бы сегодня ещё раз напомнить, что это место святое, место, где с тринадцатого века стоит древнейшая московская обитель, место подвигов, место молитвы. Поэтому призываю к спокойной дискуссии, к доброжелательству друг к другу, насколько это возможно, и к спокойной дискуссии для решения тех вопросов, которые стоят перед нами. И каждый из нас должен сознавать ответственность за Россию, за народ, за державу, сынами и дочерьми которой мы являемся.

Но спокойной дискуссии, увы, не получилось, потому что обе стороны не выполняли требований друг друга. В борьбе за власть люди быстро забывают о том, что они соотечественники, братья, граждане одной страны. Забывают, что «гражданскую войну» правильнее называть «братоубийственной бойней». Противники оставались противниками и здесь, за столом переговоров не хотели отказываться от противостояния. Святейший увещевал:

— Давайте договоримся не употреблять за этим столом слова «противная» — только одна сторона и другая сторона. У нас здесь нет противников.

Они кивали, говорили: «Да, конечно», но в душе не слышали призывов своего Патриарха. Он взывал:

— Если сегодня мы не добьёмся конкретных результатов в том, чтобы снять блокаду и складировать оружие в Белом доме, то есть не снимем опасность тем самым того военного противостояния, которое на сегодняшний день есть, — если сегодня мы этого не сделаем, то народ разочаруется в наших усилиях.

Но стороны не хотели идти на одновременные уступки. Не хотели и сдерживать эмоции. Филатов откровенно заявил:

— У нас не получится хорошего поведения. Потому что мы удержаться не можем от... — и запнулся.

Митрополит Кирилл договорил за него:

— Перебранки.

И перебранка продолжалась. Причём зачастую на уровне персонажей из «Золотого телёнка»: .

— А ты кто такой?

— Нет, это ты кто такой?

Филатов говорил защитникам Белого дома, что они уже никто, ибо Ельцин распустил Совет народных депутатов. Воронин в ответ обзывал его канцеляристом и постоянно подчёркивал, что те, которые за Ельцина, уже никто, потому что Ельцин низложен Верховным Советом.

Когда читаешь расшифровку переговоров в Свято-Даниловом монастыре, отчётливо видишь, что Филатов и Лужков получили задание как можно больше запутывать ситуацию, тянуть время, сводить весь переговорный процесс на «нет». Сам инициатор переговоров это уже отчётливо видел, и с каждым часом его всё больше охватывала тоска — ничего не получается! Ему стало плохо с сердцем, и в какой-то миг он горестно обронил:

— Мы, видимо, не сможем... Ни к чему сегодня не придём. К сожалению, противостояние продолжается.

— К сожалению, да, — бодро согласился Филатов.

Когда представители Белого дома опрометчиво признались, что там уже создан вооружённый полк, Шкирко, в основном отмалчивавшийся, сказал:

— Я как военный эксперт могу однозначно сказать, что наличие в государстве двух военных противостоящих организаций неминуемо приведёт к гражданской войне. Я убедительно прошу вас, как военный человек, повидавший уже достаточно всего, во всех наших горячих точках с 1985 года, прошу вас убедительно принять решение не создавать параллельных вооружённых структур. Возьмём опыт Югославии, возьмём опыт других гражданских войн, все они начинались именно с этого — когда один полк за эту власть, второй полк — за ту власть. Поймите меня правильно, нельзя так, просто нельзя. Надо проявить разум, надо отбросить все наши амбиции... Поймите правильно, это крик души моей. Я как представлю себе, что повидали мы в Сухуми, что мы повидали в Фергане, что мы повидали в Карабахе и т. д., как представлю, что это будет здесь, в Москве... Это же кровавое месиво будет... Поймите правильно. Неужели разум не победит у нас сегодня? Неужели мы потеряли уже всё? И остались у нас только личные амбиции... Какие-то амбиции... Я очень прошу вас принять эти меры. Да, я отдам незамедлительно нашим войскам приказ о том, чтобы ушли в места какой-либо постоянной дислокации. Для этого им потребуется даже не четыре — два часа достаточно будет. Однозначно отдам. Но я не уверен, что то формирование, о котором говорится, что оно законно на сегодняшний день, что оно не сможет в последующем противостоять нашим семьям, нашим детям, нашим отцам, нашим матерям. Вот о чём речь. Думать надо о народе ведь, не о личной защите сейчас, какой-либо...

Святейшему становилось всё хуже. Он предложил закончить переговоры на сегодня, сославшись на то, что ему нужно присутствовать на заседании Синода, и благословил митрополита Ювеналия посетить Белый дом. Затем согласился вернуться к переговорам в десять часов вечера.

В десять часов вечера митрополит Ювеналий и судья Олейник доложили о переговорах с Руцким и Хасбулатовым.

— Я подтверждаю, — говорил судья, — что, по заверениям одной стороны, они также чётко и определённо сознают, что если здесь не будут достигнуты договорённости, то далее именно прольётся кровь. Они также сознают, что эта кровь будет типа бикфордова шнура... домино даже было названо... и что это не ограничится малой кровью в Москве... Мы получили заверение в том, что никогда по их инициативе, то есть по инициативе Белого дома, из его помещений и контролируемой территории неспровоцированного огня открыто не будет.

В качестве главного условия примирения Хасбулатов выдвинул полную отмену президентского указа № 1400. Факт существования полка подтвердил. Готов был его расформировать при получении гарантий, что никаким репрессиям военнослужащие полка не будут подвергнуты.

И после этого Филатов, не церемонясь, объявил о том, что дальнейшие переговоры бессмысленны:

— Ваше Святейшество, я с