— Что ж, теперь ты знаешь. — Честно говоря, гнев ее в большей степени был обращен на Абигейл, а не на Вона. Обвинять ее в таких низких вещах! — А что касается Абигейл, то на ее месте я уж точно лучше помолчала бы! Если кому-то и есть смысл беспокоиться, то это как раз Кенту.

Вон искоса взглянул на нее.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты сам все прекрасно понимаешь. Или ты по-прежнему будешь утверждать, что проводишь с Абби столько времени просто потому, что тебе больше делать нечего?

— Я с ней не сплю, если ты это имеешь в виду, — пробормотал Вон.

— Я этого и не говорила. Но совершенно точно об этом думаешь, иначе не стал бы все так поспешно отрицать. И если уж мы затронули эту тему, скажи, что на самом деле происходит между тобой и Абби?

Его глаза предупреждающе блеснули.

— Я ничего не должен объяснять тебе.

— Мне — наверное, нет. А вот с Джиллиан, думаю, тебе придется объясниться.

— С чего бы это? Ее это тоже не касается.

— Хотя бы потому, что она по тебе с ума сходит.

— Если это и так, я не делал ничего, что могло бы способствовать этому.

Лайла, которая всегда чувствовала настроение Вона, поняла, что брата мучают угрызения совести и что она задела его больное место, хотя он и старался говорить безразличным тоном. Она не могла не догадаться, что в глубине души Вон переживает, видя страдания Джиллиан; в особенности еще и потому, что она так добра к нему. При других обстоятельствах он бы не стал злоупотреблять ее чувствами и переселился бы в гостиницу… или уехал куда-нибудь… Но это был не выход. Пока он не преодолеет болезнь, ему нельзя оставаться одному.

— Даже если не брать во внимание Джиллиан, ты все равно играешь с огнем, — сказала она. — Абби — красивая женщина. А ты напоминаешь птицу со сломанным крылом, которая не может летать. Говорю тебе, в конце концов это приведет к катастрофе.

Продолжая неспешно идти, Вон искоса посмотрел на Лайлу; руки его были спрятаны глубоко в карманы его любимой старой кожаной куртки, ставшей ему второй кожей.

— Почему ты так уверена в этом?

— Ты думаешь, я не знаю, что тем летом между тобой и Абигейл что-то произошло? — Тем далеким летом, когда Розали и Абигейл были изгнаны из их дома с позором, а счастливая звезда семьи Меривезеров окончательно закатилась.

— Ты мне никогда ничего не говорила. Я не думал, что ты что-то заметила.

— Как я могла не заметить? Ты, я и Абби — мы втроем тогда были одним целым. Когда вы с ней начали периодически пропадать, было совершенно ясно, что вы запали друг на друга. — Они подошли к плексигласовому барьеру вокруг катка и остановились возле него; Лайла смотрела на публику, кружившуюся по льду, и в голосе ее зазвучало мягкое сожаление: — Может, именно поэтому я и не очень-то пыталась удержать мать от того, чтобы она не выгоняла ее и Розали. Отчасти это объяснялось тем, что я была слишком шокирована, чтобы противостоять ей, но, возможно… — Она вздохнула. — Возможно, где-то в глубине души я хотела, чтобы ты снова полностью принадлежал только мне, своей сестре. — Даже через столько лет Лайле по-прежнему было стыдно признавать это. Если теперь и Вон будет ненавидеть ее — что ж, она вполне это заслужила.

Брат повернулся к ней. Обмотанный вокруг шеи толстый шарф, который она подарила ему на Рождество, закрывал подбородок, вязаная шапка была низко надвинута на лоб, и в таком виде он казался очень уязвимым. На фоне его жестких черт и ушедшего загара, выцветшего до светлого оттенка, какой был у его старой гитары «Мартин», голубые глаза Вона особенно выделялись на лице. Взгляд его был таким напряженным, что ей трудно было смотреть ему в глаза, — казалось, что смотришь на солнце.

— Слушай, тогда ничего не произошло, ничего не произойдет и теперь. Мы с ней один раз немного поваляли дурака — вот и все, — сказал он. — Но… Как могло получиться, что ты мне никогда ничего не говорила?

— Не знаю, — ответила Лайла. — Думаю, что в таких вещах трудно признаться даже себе самому.

— А ты говорила об этом Абби?

— Господи, конечно нет. К тому же сейчас это все равно не имеет никакого значения.

Выражение его лица смягчилось.

— Она пытается все изменить, сестренка. Я знаю, что это не всегда заметно, но она пытается.

Лайла прищурилась.

— Каким же это образом? Обвиняя меня в том, что я сплю с ее мужем?

— Она не обвиняла тебя. Она просто не может взять себя в руки и переживает по этому поводу. Ты привлекательная женщина, целый день находишься в доме, а ее муж… ну, думаю, ни для кого не секрет, что у нее с ним есть проблемы.

Лайла знала об этом как никто другой, поскольку жила с ними практически под одной крышей. Во-первых, Абигейл и Кент почти никогда не были вместе. Даже убирая в их комнате, она заметила, что, судя по состоянию их постельного белья, на нем редко происходило нечто большее, чем обычный мирный сон. Когда они с Гордоном занимались любовью, матрас на их кровати чуть ли не наизнанку выворачивался. Но она лишь сказала:

— Ну, если они и есть, то меня это точно не касается.

— Будь поделикатнее — только это я и хотел сказать.

— Это что-то вроде предупреждения?

— Да нет, просто совет брата, который любит тебя. Ты сама знаешь, что, когда отношения натянуты, из мухи очень легко можно сделать слона, а мне бы не хотелось, чтобы твои слова или действия были неправильно истолкованы.

Сев в поезд, Лайла всю обратную дорогу домой обдумывала разговор с Воном. У нее не было никаких видов на Кента, но что, если с его стороны это совсем не так? Пока Вон не сказал об этом, ей и в голову не могло прийти что-то подобное, но теперь эта мысль, словно червь, точила ее изнутри: «А может, Кент действительно положил на меня глаз?» И вправе ли она судить его за это? Изголодавшийся по любви мужчина, даже если он хороший муж, тоже иногда испытывает искушение и сбивается с пути.

В этот вечер, собираясь на прием и стоя перед высоким, в полный рост, зеркалом Лайла впервые после смерти Гордона оценивала себя так, как, с ее точки зрения, это мог бы делать мужчина — Кент или Карим. Сейчас она набрала несколько столь необходимых ей килограммов, а вместе с ними восстановила свои формы. Лицо уже не было таким осунувшимся, а кожа приобрела свой натуральный оттенок. Недавно она ездила в город, чтобы сделать в салоне прическу, и теперь ее волосы блестящими волнами спадали на шею и плечи. В общем, она снова ожила после того, как много месяцев смотрела на окружающий мир мрачным мертвым взглядом. Так что у мужчин вполне могли быть все причины находить ее привлекательной не только за острый ум и недавно приобретенные навыки домашней хозяйки.

С такими мыслями Лайла примеряла один за другим разные наряды; ей хотелось выглядеть наилучшим образом, но чтобы при этом не казалось, будто она всеми силами пытается привлечь к себе внимание. Впрочем, выбор у нее был не так уж велик: новых вещей Лайла давно не покупала, а старая одежда в основном была либо слишком большой на нее, либо давно вышедшей из моды. В конце концов она остановилась на простой черной юбке и изящном свитере нежного лилового оттенка, который открывал линию шеи, но без всякого декольте. Она добавила сюда нитку искусственного жемчуга (ее натуральный жемчуг был давным-давно продан) и бриллиантовые сережки-гвоздики — единственные ювелирные украшения, которые у нее остались. Надев туфли на высоком каблуке, она была готова идти.