— Есть хочешь? — нарушает тишину Леон.

— Что? — судорожно выдыхаю.

— Проголодалась? — повторяет вопрос.

И меня словно касаются волшебной палочкой. Уничтожают лёд, сжимающий тело и разум. Начинаю хаотично хвататься за его руки, пытаться осмотреть тело в бликующих огнях придорожных фонарей.

— Тебе нужен доктор, слышишь? Срочно. Доктор, — говорю как мантру.

— Заживет. Царапины.

— Пожалуйста, давай поедем в больницу. Здесь нужно шить!

Леон мягко отстраняет мои руки. Продолжает всматриваться в дорогу.

— Прекращай. Будет очень тупо, если мы сейчас разобьемся.

Его голос ровный. Не срывается и не дрожит. Если бы я не видела всего своими глазами, никогда бы не подумала что его действительно что-то беспокоит.

— Неужели тебе не больно? — спрашиваю с каким-то отчаянием. — Ты вообще хоть что-то чувствуешь? — срываюсь на крик.

Истерика сменяет шок. Срывает блок. Обнажает эмоции.

— Я думала, он тебя убьет! Он сказал мне что это сделает! Я же спрашивала! Спрашивала у тебя, есть ли какой-то план? Выход, Господи! Почему ты мне не сказал? Почему мне ничего не сказал? Я же не такая как ты. Я живая. Каждое его слово как острый нож, а я не умею вот так, как ты ничего не чувствовать! Я же хоронила тебя там каждую минуту и сама от этого подыхала! Знаешь, в жизни так случается. У простых людей. Так иногда бывает, когда чужая боль, сильнее своей собственной! Когда однажды просыпаешься и чувствуешь внутри узел. И его не разрубить. Не выдрать. Не распутать. Связь. Первобытная. Нерушимая. Тугой ошейник, вынуждающий слепо следовать. Если бы он тебя убил, я бы отправилась следом. По раскаленным углям. В преисподнюю. В чистилище. Потому что я люблю тебя. Люблю, как безумная! А ты просто молчал! Молчал!

Я рыдаю. Прячу лицо в мокрых ладонях. Интересно, если иссушить весь запас слез, станет хоть немного легче?

Леон тормозит машину, резко вжимает педаль в пол. Отрывает от моего лица ладони. Без труда сметает со своего пути слабую защиту. Он всегда был таким. Бескомпромиссным. Ураган, который ворвался в мою жизнь. Кислород особого сорта, без которого начинаешь задыхаться. Он вгрызается в мой рот поцелуем. Голодным. Жадным. Одним только движением гасит нелепый протест. Запускает ладонь в волосы, прижимает к себе настолько сильно, будто хочет раздавить.

Я растворяюсь в нем. Теперь уже окончательно.

Мы подъезжаем к Витебскому вокзалу на час раньше положенного времени. Глушу мотор и позволяю себе немного расслабиться. Медленно откидываюсь на спинку сидения. Порезы неприятно стягивают и саднят. Достаю из бардачка аптечку и пользуюсь случаем. Прижигаю спиртом те, что особо дерьмово выглядят. Ягодка спит рядом. Такая маленькая, что помещается на сидении даже забравшись на него с ногами. Мы стоим у подножия самого старого вокзала России, и я чувствую себя такой же древней развалиной. Ненавижу аэропорты. Недооцениваю чудеса авиации. А ещё в аэропортах слишком заебчивый контроль и дохрена ограничений. С поездами проще. Даже стук колес по рельсам больше в кайф. Убираю аптечку и достаю два паспорта с вложенными билетами. «Санкт-Петербург — Прага». Из всего перечисленного, здесь реальны только эти буквы. Ягодка просыпается. Не шевелится, но слух настолько обострен, что я слышу шелест ее ресниц.

— Где мы? — произносит хрипло.

Прячет глаза от яркого света, а я сжимаю кулаки от дичайшей потребности сгрести ее в охапку. Сжать до хруста костей. Убедиться ещё раз и ещё раз, что она рядом. Присвоить. Окончательно у всех отобрать.

Вместо этого тянусь на заднее сидение за пакетом и кладу его на колени.

— Здесь свитер и джинсы. Переодевайся.

Она слушается. Действует скорее механически, чем покорно. Наверное, мне следует быть с ней мягче, брать в расчет, что вся эта хуйня, в любом случае оставит на ее психике след. Возможно, достаточно сильный, и придется прибегнуть к профессионалам, умеющим выгребать всю дрянь с башки. Но я все ещё не готов расплыться в розовые сопли. Слабо представляю, как это вообще делается. Война умеет закалять. Ставит на лбу тавро, и хрен его выжечь. Я все ещё солдат, выполняющий задание. Приказ, который дал самому себе. Машины несущие смерть не умеют чувствовать. Они способны только разрушать. Думаю об этом, а сам скольжу взглядом по молочному телу. Замечаю несколько ссадин и крепче сжимаю кулаки. Обычная баба. Миллион таких. А только рядом с ней чувство, что гвозди в грудь вколачивают.

— Откуда это?

Перехватываю тонкие запястья. Не даю до конца опустить свитер.

— Король?

— Нет, — произносит бесцветно, — Инга.

— Старая шлюха, — усмехаюсь зло, — не долго ей осталось.

— Антон, хватит смертей, пожалуйста...

Ответно цепляется за мои руки, а меня словно током прошибает. Смотрит с мольбой своими оленьими глазами, утягивает в болото как настоящая ведьма. Даже не догадывается, сколько в ней силы и власти. Точно знаю, иначе давно бы веревки вила.

— Вот и познакомились, — отшучиваюсь и убираю от себя теплые ладони. — Будет хватит, когда все причастные ответят.

— Моя мать делала ужасные вещи, — произносит тихо и всхлипывает, — расплачиваясь за ее грехи, я не хочу обрести новых.

— Сегодня ты вышла из игры. Алины Островской больше не существует. В подтверждение своих слов, протягиваю ей паспорт. Жду, пока она изучает новые инициалы.

— Значит и ты вышел?

— Остался бонусный уровень.

— Антон...

Сжимаю зубы. Подавляю порыв врубить на весь салон музыку и заглушить ее таким образом до прибытия нашего поезда. Подобное обращение царапает грудь, кажется чем-то излишне интимным. Леон — менее цепляло. Это прозвище можно было ассоциировать с кем угодно, но не с собой.

— Подождем на вокзале, — бросаю, спешно покидая салон.

Как трус избегаю тесного пространства. Возвращаю маску надменного ублюдка. Дальше нам не по пути. Из нас двоих должна это уяснить хотя бы она.

На вокзале людно. Мы растворяемся в суете. Гремят пластиковые колеса чемоданов, фоном звучит человеческий гомон. Заказываю два хот-дога и два стакана кофе. Желудок скручивает не от голода, а от того, как она жадно впивается зубами в горячую булку, а после довольно прикрывает глаза. И мне самому безумно хочется жрать. Обгладывать каждую ее эмоцию.

Никогда подобное не крутилось во мне. А тут сука, как волчок. Заведенный механизм, вечный двигатель, который она запустила в своих умелых руках.

Точно ведьма.

— Идем, — хватаю ее крепко и веду к поезду.

Должен отправить одну, но весь план катится к херам. Пока существует хоть один процент что я завтра сдохну, не могу не оторваться перед смертью.