— Ваше Величество! Гвардейцы, отличившиеся в операции «Иго-го», благодарили просить… что я вру?.. просили благодарить: угощение отличное!

Тут королева Флора выступила со своей высокой оценкой упомянутой операции и ее участников. Пусть и немного она смыслила в лошадиных статях, но Милорд ей очень понравился, очень! Минут двадцать назад муж водил ее смотреть на этого сказочного скакуна…

— Милорд? Я не понял… — сказал Пенапью в странной тишине, — вы ходили смотреть на него? Куда, простите?

— В мои конюшни, принц, — куда же еще? А вы как думали? — Крадус уже ничего не стеснялся. — Кто смел, тот и съел! За что полковничьи эполеты на Удилаке? За то, что Милорд — наш! Так чего просят твои герои, полковник?

— Артистов! — улыбнулся его любимец во все тридцать два зуба. — Прикажите, Ваше Величество, тех кукольников отпустить до утра… И еще там, говорят, певуны какие-то, в подземелье, а? Их бы тоже — потому как захотелось ребятам искусством побаловаться! Не знают, как развлекаться… забыли!

— Это мой круг вопросов, полковник! Подойдите ко мне… — С этими словами Канцлер взял Удилака под руку и повел его в пустынную часть зала, что-то внушая ему вполголоса.

…Нужно было видеть принца Пенапью после всего сказанного. Выражение его лица… нет, не будем описывать: не получится! У него кружилась голова. Он потрясенно всматривался в Крадуса, в остальных, он тер свой лоб и шептал:

— Они здесь… их заперли… это все был обман…

Ничего более не выясняя, он, как сомнамбула, вышел из Дубового зала…

31

Криволинейное движение по вестибюлю привело Пенапью в закоулок, где спал в кресле Патрик, положив ноги на пуфик. А рядом примостилась та, в чью сторону уже несколько раз поворачивал принц Пенапью свое светлеющее лицо, как подсолнух за солнцем… Марселла сразу встала:

— Ваше Высочество? — и приложила палец к губам: не разбудите, мол. — Представляете, даже до его комнаты не дошли… Что-то в нем ужасно перетрудилось, наверное, — шептала она.

Пенапью, улыбаясь страдальчески, усадил ее и сам сел, причем сел на пол, и вышло, что смотрит он на девушку снизу вверх.

— Очень его понимаю, — зашептал он в ответ. — Во мне бы тоже что-нибудь лопнуло сейчас, если б я вас не встретил… вас одну или вас обоих… Мне мало кто понравился в Абидонии… только вы да он. — Он пошарил в кармане камзола, в жилетном кармане. — Ах да, это же не мой камзол! Захотелось подарить вам что-нибудь… но у меня ничего нет: ограбили, знаете.

— Я знаю, слышала.

— Нет, вы не все знаете, Марселлочка. Меня не один раз ограбили: у вас король, оказывается… жулик. Не вздрагивайте так, это еще не самое плохое, что про них про всех можно сказать…

— О, — поразилась Марселла его проницательности. — Да вы молодец, Ваше Высочество!

— Спасибо, — зарделся он. — А вы мне напоминаете Золушку. Это, кстати, любимая моя книга… И что самое интересное — с вами, я думаю, случится то же, что и с ней: вам, милая, суждено быть принцессой!

— Мне? — Марселла испугалась сперва, потом засмеялась, зажав себе рот ладошкой.

— Вам. Потому что он поймет — не завтра, так через год, — что вы — это клад! И все кончится счастливо, как в той книге, — заключил он с искренней печалью.

— «Книга»! Сказка это! В ней десять листочков или меньше… И что общего у Патрика с тем принцем?

— Так вы еще ничего не знаете? — воскликнул Пенапью громче, чем следовало, и Патрик проснулся:

— A-а, Ваше Высочество!..

— Как вы себя чувствуете?

— Теперь — изумительно! Отдохнул. Да, между прочим, в вашу честь у меня такие строчки сложились, я и забыл:

С утра мне худо было, деточка,

Я чуть в отчаянье не въехал,

Но вы и ваши «ноты в клеточку»

Тоску излечивают смехом![35]

Строго говоря, тут можно было и обидеться на месте Пенапью, но он, наоборот, расцвел:

— О, спасибо! Мне никогда еще никто не посвящал… так, чтобы искренно.

Поблизости от них остановились несколько гвардейцев с явными отклонениями от устава в форме одежды и поведении: они принялись играть в «жучка»…

32

Терпение Канцлера истощалось:

— Я вам трижды объяснил, полковник, противозаконность вашей просьбы! Вы попросту глуповаты для этих эполет. Ступайте. Кру-гом! Марш!

Удилак повернулся круто и сделал несколько по-строевому чеканных шагов к выходу. Но — передумал, видимо:

— А ты кто такой? Ты же — штатский… Ваше Величество, как он может мне говорить: «кру-гом»? Все у него под следствием… все расследуется… Слушай, а вот какое дело никто еще не расследовал, возьмись-ка: почему коза — горохом сыплет, а конь — куличами кладет?

Королевская семья прыснула со смеху, Альбина тихонько сказала «Браво, Удилаша!», а Оттилия, прижав надушенный платочек к носу, зашипела:

— Свояк… Ваше Величество… укоротите своего героя!

— Домашний арест — как минимум! — объявил Канцлер и распахнул двери: — Гвардейцы, пройдите сюда.

Вошли те самые, что играли в «жучка». Они покачивались.

— Разоружить полковника, он арестован.

— Слушай мою команду, ребята, — возразил Удилак. — Взять Канцлера, засыпать в его штаны три фунта сухой горчицы, а потом это… посадить на карусели! Видите, какой у бедняги насморк…

— Называется — аллегорический, — хохотал Крадус. — Ой, да ты сам, братец, артист — лучше не надо! Свояк, да ты не бойся — шутит он! Только палку-то не перегни, полковничек…

Гвардейцы, однако, подчиняясь из двух приказов последнему, надвигались на Канцлера; тот пятился к лестнице:

— Вы что? Ополоумели? Я сказал — взять дебошира…

Удилак сам объяснил свой кураж:

— Может, завтра, Ваше Величество, я застрелюсь — со страху, что был такой смелый… А только покамест — хорошо! Ну до чертиков же надоело всем бояться его! Ребята, скажите вы…

Гвардейцы повернулись к монарху и доложили:

— Так точно, Ваше Величество, надоело!

Оттилия просто-напросто завизжала:

— Крадус! Король вы или тряпка, в конце концов?! И зачем здесь опять этот ребенок?!

Да, на лестнице обнаружилась девочка, та самая Ника, в одной рубашонке и с куклой; кукла была, конечно, позаимствована там, где уложили малютку; да только уснуть с такой «лялькой» вряд ли смог бы даже самый послушный ребенок: то была — по роковому стечению обстоятельств — марионетка, изображающая именно Канцлера…

Первыми заржали гвардейцы, они были просто в восторге… Канцлер выхватил куклу у девочки, да так резко, что она села на ступеньку и, наверно, ушибла копчик и заплакала…

— С кем воюешь, ваше бесстыдство? — Удилак опалил его жарким презрением, а своим гвардейцам сказал: — Пошли, ребята. Если