Начало весенней кампании 1461 года Влад назвал успешным – войско Махмуда-паши с большими потерями заняло только Русе и Джурджу и собиралось атаковать Дымбовице. При этом занять все валашские пограничные крепости у них не хватало сил.

Семьдесят верст дороги от Джурджу до Дымбовице проходили по ровной плодородной равнине. Несколько сел располагалось недалеко от крепости, а затем на протяжении тридцати верст на дороге населенных пунктов не было. Только у Кэлугэрени сливающиеся в одно русло реки Няжлов и Кылништя создавали первую естественную преграду перед будущей валашской столицей. В десяти верстах за Кэлугэрени дымбовицкую дорогу пересекал особенно полноводный весной Арджис, начинавшийся выше нашего любимого Поэнари и впадавший в Дунай у Олтеницы. Между Арджисом и Дымбовицей дорогу пересекали река Сабар и та, которая дала название нашей крепости.

Берега всех рек на местах возможных переправ были защищены частоколом из заостренных бревен, косо вбитых прямо в воду, который возвышался над ней на пять шагов, и забраться на него из воды было совсем не просто даже с лодок и плотов, особенно с учетом того, что с береговой стороны частоколы имели подмостки для лучников. А на самих берегах были устроены земляные и деревянные укрепления с многочисленными пушками с большими запасами пороховых зарядов и ядер.

У переправ были уничтожены все деревянные строения, с рек отогнаны лодки и другие плавучие средства, а паромы подготовлены к быстрой эвакуации, чтобы затруднить османам их форсирование.

На Арджисе, в укромном месте у Михайлешти, стояла отлично оснащенная и вооруженная наша речная флотилия во главе с «Альбой Регией» и «Альбой Юлией», командовать которой при приближении османов предстояло мне. Наши вооруженные до зубов бриги, шхуны и баркасы с группами отборных воинов на бортах должны были стать полной неожиданностью для турецких захватчиков, и мы с Владом возлагали на них большие надежды. Отраву и группы прокаженных мы решили против войска визиря не применять, оставив это новое стратегическое оружие для главного войска султана. Дорога от Джурджу до Дымбовице должна была стать для проклятых османских оккупантов дорогой в ад, и мы собирались проводить в него всех слуг султана лично.

Из несожженного Ремуша мы отступили к Дайе, и мои мастера подсчитали, что из Джурджу на Дымбовице вышли двадцать семь тысяч османов во главе с Махмуд-пашой. На первый ночлег они остановились в Ремуше, и начальники вражеского войска заняли в нем пять лучших домов из семидесяти, еще не зная, что им не придется пережить ночь на 12 апреля 1461 года. Такая судьба ожидала не только главных османов. В Джурджу на крепостном дворе Влад оставил на высоком заостренном столбе свой указ, написанный на турецком языке. Господарь Валахии предупреждал, что все оккупанты, вторгшиеся в Цара Романа для грабежей, насилий и убийств, будут посажены на кол.

На рассвете мы в Дайе услышали сильный грохот, раздавшийся со стороны Ремуша. Вскоре оттуда прискакали с прикрывавшим их отрядом две боевые пятерки. За два дня до этого я сам посадил своих воинов в подкопы под пять лучших ремушских домов, в которые мы набили бессчетное количество пороха. Воины рассказали, как подожгли фитили и ушли из подкопов по подземным галереям в усадебные сады и к Дайе за несколько мгновений до взрывов, которые благополучно разнесли вместе с домами не только агу, командовавшего семью тысячами янычар Махмуда-паши, но и еще шестерых начальников сипах и четырех акинджи. Осторожный визирь ночевал в своем шатре, и только это спасло Махмуда от смерти, как мы надеялись, ненадолго. Мои мастера подкинули ему письмо Влада с извинениями за то, что он не посадил, как объявил, взорванных османов на кол, но обещал в дальнейшем придерживаться своих слов. Ошарашенный Махмуд нескоро пришел в себя после подобного пожелания доброго утра в Валахии.

Начальников у османов всегда было как грязи осенью у Сулимского гирла Дуная, и визирь заменил взорванных командиров другими, такими же злобными. Однако теперь османы стали делать каждый шаг по валашской земле с опаской, чего мы и хотели добиться. Мы могли не сжигать находившиеся за Ремушем то самое Ойнаку, где мы уничтожили отряд Хамзы-паши и Юнус-бея, Фратешти, Браништи и Дайю. Войско Махмуда-паши ночевало теперь только в шатрах и палатках, опасаясь взлететь на воздух намного раньше своего времени.

Мы отступали, незаметно сопровождая османов с флангов, а захватчики медленно наступали по дымбовицкой дороге. Вся придунайская равнина была ровной, как стол, для засад пока не было удобных мест, а кавалерийская атака, замеченная издалека, принесла бы только неоправданные потери. Молодую зеленую траву поджечь было еще нельзя, но мы за несколько дней успели сократить армию вторжения на шестьсот мародеров, попытавшихся грабить округу.

15 апреля войско Мехмеда-паши подошло к Кэлугэрени и начало устраивать лагерь перед рекой Няжлов. Османы пытались найти выше и ниже реки лодки и дерево для плотов, и мы убивали эти группы в лучах заходящего апрельского солнца. Глубина Няжлова в эти дни превышала шесть шагов, и преодолеть реку шириной в сорок шагов османам было нелегко. Наши пушки стреляли, как только захватчики пытались приблизиться к берегу, и делали это очень удачно. Двадцать шесть тысяч оккупантов замялись и остановились вне достигаемости нашего огня.

Половина валашских боярских дружин защищали Крайову и запад страны от вторжения со стороны Видина, а часть воинов находилась в Александрии, угрожая войску Махмуда с фланга и захватывая его фуражиров. Оставшиеся шесть тысяч дружинников Влад расположил в Виделе и Будешти, блокируя возможный прорыв турок к Дымбовице с этих направлений. Десять тысяч воинов постоянной валашской армии располагались в укреплениях вдоль Няжлова у Кэлугэрени, а пятьсот отборных витязей ждали своего часа на наших бригах в Арджисе. Тайная стража находилась и действовала везде, где требовалось ее вмешательство.

От Русе к войску Мехмеда везли бревна для плотов, и наши летучие конные группы несколько раз уничтожали эти обозы. Визирь был вынужден отправить для охраны дороги почти семь тысяч своих османов, и только 23 апреля в турецком лагере началось строительство плотов для переправы через бурный весенний Няжлов. Плоты делались в недосягаемости огня наших пушек, бивших тогда на пятьсот шагов, и было ясно, что османы готовятся форсировать реку одним броском двадцатипятитысячного войска.

Утром 25 апреля тысячи захватчиков с десятками плотов бросились к берегу, начали спускать их на воду и переправляться на нашу сторону. Понимая, что позицию у Кэлугэрени без больших потерь не удержать, Влад еще за день до атаки распорядился перевезти все пушки от Няжлова к Арджису. Переправлявшихся османов встретили тысячи стрел наших воинов, бивших по врагам из-за длиннейшего палисада. Когда с большими потерями турки сумели пересечь ставшую для них кровавой реку и с трудом стали взбираться на высокий наклоненный частокол, наши отступившие к земляным укреплениям воины начали бить их как уток на охоте, и множество пробитых стрелами тел оккупантов гроздями падало в валашскую воду, уносившую их дальше по течению.

Под непрестанные вопли своих начальников массы османов стали перебираться через разрушенный ими во многих местах частокол. Подождав, когда их количество составило около двух тысяч и захватчики начали строиться в ряды, десять тысяч валашских воинов бросились на них из находившихся в семидесяти шагах укреплений, разорвали нестройный фронт противника и в считанные две сотни мгновений перебили прижатых к реке оккупантов в пыль, после чего быстро вернулись к укреплениям, где их ждали лошади, и ускакали по дымбовицкой дороге к Арджису. Когда испуганное и потрясенное молниеносными и уверенными действиями валашских бойцов турецкое войско занимало пустой Кэлугэрени, османам пришлось проходить мимо тысяч своих только что убитых товарищей, что не прибавило им боевого духа.