Приближение наше в сей раз к Петропавловску произвело в жителях оного немалый страх. Они знали, что отсутствие наше долженствовало продолжаться два месяца; однако, им казалось невероятным, чтобы могло то последовать с такою точностью. Почему, увидев наш корабль, не верили, чтобы это был он действительно; другого же одинаковой с ним величины российского судна не могли они ожидать никакого, итак, заключив, что идет к ним корабль неприятельский, начали многие уже из них уходить с имуществом своим на близлежащие горы.

Со страхом несовместен хладнокровный рассудок. Петропавловцам казалось вероятнее, что неприятельский фрегат обошел полсвета для того, чтобы овладеть их местечком, коего все богатство состоит в некотором количестве сушеной рыбы, и где фрегат найдет провизии едва ли на полмесяца, нежели думать, что мы возвращаемся к ним в назначенное время и, невзирая на то, что по последним за полгода назад известиям знали они, что Россия ни с кем не воевала, однако не прежде успокоились, пока не пришел к ним солдат, занимавший пост свой на горе близ входа в порт, и не уверил их, что наводящий страх корабль должен быть точно «Надежда», как по всему своему виду, так особенно по весьма короткой, в сравнении с другими кораблями, бизань-мачте. Сей опытный солдат, бывший в экспедиции Биллингса, почитался разумеющим таковые вещи, почему и поверили ему с радостью.

Мы не нашли в порте ни одного судна. Ни пакетбот, ни транспорт, на коем следовало доставить требованную мною провизию, еще не приходили, хотя ожидаемы были уже около шести недель. Итак, мы, в чаянии своем найти здесь присланные нам письма, крайне обманулись. О неприбытии пакетбота беспокоились мы чрезвычайно. Плавание Охотским морем, а особливо между Курильскими островами, опасно, и редко совершается скорее четырех недель, а потому и постановлено, чтобы пакетботу приходить в устье Воровской реки, находящейся на западном камчатском берегу под широтою 54°15'. Сие место для мелких судов очень удобно, потому что глубина оного от 7 до 8 футов; а отдаление его от Верхнекамчатска, будущего местопребывания губернатора, не более 100 верст. Переход в оное из Охотска при мало благоприятствующем ветре не может продолжаться долее четырех дней.

По сим обстоятельствам заключили мы, что пакетбот прошел в море, а с ним и наши письма, коих мы с такою нетерпеливостью ожидали. Но беспокойство наше продолжалось короткое время. Сентября 2-го поутру донесли мне, что в заливе остановилось на якорь двухмачтовое судно. Я послал немедленно к оному офицера, который возвратился через 2 часа и привез с собою командира казенного транспорта мичмана Штейнгеля, пришедшего из Охотска. Через него-то получили мы, наконец, свои письма, из коих последние писаны были 1 марта сего года. Он доставил мне и пакеты, присланные в Охотск министром Румянцевым с отправленным из С.-Петербурга, фельдъегерем, совершившим сей далекий и трудный путь в 62 дня. В них находились отзывы на донесения, посланные мною в прошедшем году перед отходом в Японию. Они обрадовали меня чрезвычайно; поелику содержали в себе лестную награду за все, претерпенные мною в сем путешествии много различные неприятности.

В рассуждении обратного нашего в Россию плавания заботился я менее. Если бы во время оного и постигло нас несчастие, то сие случилось бы в морях, в коих каждый год бывают многие корабли разных европейских наций, следовательно, доставленная нашим путешествием польза открытиями и описаниями охранялась уже до вольно. Но, чтобы обезопасить и плоды трудов наших с большей осторожностью, решился я отправить в С.-Петербург со штафетом все сочиненные нами карты при кратком донесении о наших открытиях. Тилезиус приготовил знатное собрание рисунков, относящихся к естественной истории, чтобы послать при сем случае в Академию. Сии драгоценные для нас вещи едва не подпали, однако, той участи, от коей предохранить оные я старался.

Я послал их на судне Штейнгеля, который вышел из Авачинской губы 20 сентября, но не мог достигнуть назначенного ему места, и принужден был возвратиться в Камчатку. По несчастному случаю судно село на мель недалеко от Большерецка; однако спаслось. Следствием сего неприятного приключения было, что все посланное нами доставлено в С.-Петербург шестью месяцами позже; потому что отправлено после из Камчатки по зимней почте дальнейшим путем чрез Гижигу.

Весь такелаж корабля нашего во время плавания в тумане около берегов Сахалина так повредился, что надобно было его или исправить, или переменить новым. Итак, по расснащении совсем корабля занялись разными работами, которые производимы были с особенною охотою и поспешностью. Теперь настало время к предприятию обратного плавания в Россию. Каждая напрасно не потерянная минута напоминала нам, что скорее возвратимся в свое отечество; большего к трудам ободрения не требовалось. Я приказал выгрузить весь корабль как для починки водяных бочек, так и для прибавления 6000 пудов баласта в замену выгруженного железа.

Для освобождения служителей от трудной и скучной работы заказал я по прибытии своем в Петропавловск из Японии приготовить для нас дров 70 саженей. Надлежало запастись ими в Камчатке на все время обратного плавания, потому что оные в Китае, на острове Св. Елены и мысе Доброй Надежды чрезвычайно дороги. Здесь же могли мы взять дрова готовые, сухие. Известно, что доставление в Камчатку материалов сопряжено с великими трудностями и издержками; для чего и решился я удержать у себя из всех корабельных запасных материалов столько, сколько полагают нужным до прибытия в Кронштадт, прочее же оставил все в Петропавловске, между чем находился и якорь корабля нашего с новым канатом.

Из провизии, привезенной для нас из Охотска, взял я часть весьма малую, а именно, на три месяца солонины, на четыре месяца сухарей, и несколько пудов коровьего масла. Оная была вообще так худа, что я не захотел бы взять вовсе ничего, если бы мог надеяться достоверно, что получу в Кантоне провизию на все время плавания оттуда в Балтийское море. Две трети из оной оставил я в Петропавловске; ибо должен полагать, что и малое взятое количество испортится прежде времени, что и действительно случилось. Солонину сохранили с трудом шесть недель. В Кантоне принужденным нашелся я бросить ее всю в море. Не только бочки, в коих лежала солонина, были очень худы, но оную и приготовляют в Охотске весьма худо.

Мне рассказывали, что здесь при солении мяса употребляют морскую воду для сбережения соли. Если это справедливо, в чем, однако, я еще сомневаюсь, то нетрудно себе представить, от чего солонина портится так скоро. Сухарей не могли мы также сберечь долго. На обратном плавании нашем из Китая испортились оные настолько, что не годились даже для корма скота. Я привез оных некоторое количество в Кронштадт для пробы, удостоверившей всех, что охотские сухари по долговременном плавании не годятся ни к какому употреблению. Образ укладывания оных в Охотске есть существенная причина их порчи. Они втискиваются с великою силою в кожаные мешки, причем большая часть в пыль обращается. Мешки для удобнейшего сшивания мочат водою; почему лежащие непосредственно у кожи плеснеют скоро и делаются потом совсем негодными к употреблению в пищу. Крупа перевозится точно таким же образом. Влажность кожаных мешков удобно ей сообщается; отчего начинает она скоро пахнуть затхлостью и делается негодною.