изменения и вольно или невольно помогая их решать. Один город погружается в депрессию, другой — в это же время — находится на пике своего экономического развития. Один штат относительно беднеет, другой относительно богатеет. Детройт в упадке, Лос-Анджелес или Атланта — на взлете. И так постоянно. Америка — система сообщающихся сосудов, в которой отсутствует главный сосуд — вертикаль власти. Отсюда ее устойчивость. Живучесть модели США является ее сильнейшим конкурентным преимуществом.* * *

Вернемся к недавней истории. Можно представить, с каким энтузиазмом американцы встретили волну новой иммиграции из стран бывшего Восточного блока, особенно из стран бывшего СССР. Со «свежим» и знающим человеком оттуда — из бывшего Союза, особенно из Москвы, — хотели дружить все. Я сам приехал в США по рабочему приглашению Стэнфордского университета в 1989 году, а потом перебрался в Вашингтон, где в католическое Рождество 1991 года и узнал про распад СССР. До сих пор помню, как, сидя в кафе «Старбакс» на углу Массачусетс-авеню в элегантном столичном районе Дюпон-серкл, я читал утренние выпуски американских газет с броскими заголовками, посвященными распаду СССР. Тогда еще было принято сидеть в кафе с газетами и чашечкой кофе. Было чувство, что все мы присутствуем при историческом событии огромной важности. Возможности проявить себя в Америке, в американских СМИ, университетах, научных и аналитических центрах для людей из бывшего Советского Союза были просто невероятные. Началась колоссальная мода на русских, под которыми, как это было всегда в Соединенных Штатах, понимались все выходцы из бывшего СССР. Особенно нарасхват шли «новые русские», но не в российском смысле 1990-х годов, а те, кто приехал в США недавно и обладал знаниями о российской реальности, которые еще не начали устаревать. Америка была для них тогда настоящим Клондайком.

После декабря 1991 года в Соединенных Штатах, особенно в Вашингтоне и Нью-Йорке, с утроенной скоростью стали появляться в огромном количестве самые разнообразные люди из бывшего СССР, в том числе из России. Среди них были ученые и эксперты, журналисты и профессора, писатели и режиссеры. В то время для молодой российской элиты было критически важно появиться в Вашингтоне, засветиться на его «подмостках» — кафедрах, трибунах, экранах, дискуссионных площадках. Для многих из них это был своеобразный знак качества их профессионализма. Если их признали и зауважали в Вашингтоне — значит, весь мир будет готов их признать. В то время именно так и было. Сейчас, как мне кажется, стало почти наоборот.

Среди приехавших тогда в Америку было немало действительно заслуженных личностей, имевших национальную, европейскую, а то и мировую известность. Многие из них в Советском Союзе испытывали настоящие трудности из-за своих политических взглядов и убеждений, которые они отстаивали всю жизнь. Впрочем, некоторые выдающиеся граждане СССР попадали тогда в США вовсе не из-за несогласия с его политикой. Помню, например, Евгения Евтушенко, который жил более чем комфортно при любом советском руководителе, однако оставался в глазах мирового интеллектуального класса реальной поэтической величиной. Он переехал в США и стал преподавать в хорошем провинциальном университете. В отличие от некоторых других приглашенных профессоров, Евтушенко проработал в Штатах до самой смерти. Или, скажем, академик Роальд Сагдеев, один из ключевых участников советской космической программы, который женился на внучке президента Эйзенхауэра Сьюзен. Разрешение на этот брак дал лично Михаил Горбачев.

В Америке появилось немало гостей и из провинциальной России: преподавателей нестоличных университетов, местных политических деятелей, чиновников местного уровня — от мэров и депутатов до судей и милицейских начальников. Активно работало множество оплачиваемых американской стороной обменных, образовательных, культурных, спортивных, студенческих, детских и прочих программ. Как это ни странно звучит, но именно в Вашингтоне мне удалось познакомиться с огромным количеством интереснейших людей из российской провинции, с которыми я вряд ли когда-нибудь встретился бы, продолжая жить и работать в Москве. В 1990-е годы американцы действовали в полном соответствии с собственным менталитетом: не надо почти ничего вкладывать в столицу, надо помогать России развивать малые города и провинцию. Сама Америка, напомню, — страна малых городов, и подавляющее большинство лучших ее университетов расположены в провинции, в небольших городках, в фермерской местности, где зачастую они являются градообразующей структурой. Нечто подобное американцы пытались тогда делать и в России с помощью системы своих грантов и стипендий. Тогда, считали они, Россия будет способна встать на ноги. А вслед за ней и ее столица станет сильнее, «подпитываясь» лучшими провинциалами. Так была в свое время построена сама Америка. Уже тогда мне в Вашингтоне задавали вопрос о том, почему этой логики не понимает российское правительство, упорно развивая два-три города в стране и вкладывая колоссальные деньги в ее столицу.

Конечно, получалось у американцев далеко не все. Разница в менталитете бросалась в глаза. Россия была и остается страной, ориентированной на столицы и большие города, где функционируют практически все ее университеты и научные центры, поэтому большинство приезжающих по объективным причинам были именно оттуда. Однако все же огромное количество российских преподавателей, ученых и чиновников регионального и местного значения тогда смогли побывать в США. В то время обе стороны не видели в этом ничего предосудительного. Напротив, правительства обеих стран всячески приветствовали такую практику. Отношение к ней стало активно меняться только в 2012–2015 годах.

Но все равно людей из бывшего СССР на всю Америку не хватало. Мы были, если можно так выразиться, в дефиците. В конце 1980-х — начале 1990-х я путешествовал по Америке с лекциями и выступлениями — а приглашения сыпались как из ведра, — и в американской провинции ко мне подходили люди, признаваясь, что впервые встречают человека из Советского Союза. Пожимали мне руку, вглядывались в лицо и старательно пытались понять мой, признаюсь, крайне примитивный в то время английский язык. Новостями из России интересовались даже люди, никогда не вникавшие в политику своей собственной страны. Имена «Горби» и «Борис» не сходили с уст американцев. Америка и американцы в то время были исключительно доброжелательны и гостеприимны по отношению к нам, приехавшим из «империи зла», как однажды назвал СССР словами из Библии Рональд Рейган.

К чему я об этом пишу? Энтузиазм американцев и их желание поддержать людей из бывшего главного врага их страны сильно повлияли на их способность — как бы поаккуратнее сформулировать — мыслить критически и рационально. В частности, это выразилось в том, что вместе с действительно достойными людьми в Америку