— Мы все в готовности, — подал голос Гаспальди. — Деньги получены и поделены. Одно только ваше слово — и все будет сделано, как надо.

Росси оторвал взгляд от шоссе и перевел его на Гаспальди.

— Тогда вперед, — глухо и отрывисто произнес он.

— Когда? — спросил Гаспальди.

— Сегодня вечером, — сказал Пит Росси. — Вечером все должно быть кончено.

Ло Манто и Фелипе спускались по склону Центрального парка, в сторону от Земляничной поляны[29]. Каждый жевал хот–дог, купленный у уличного лоточника.

— На каком расстоянии отсюда его убили? — спросил Фелипе. — Нет, я, конечно, знаю, что это случилось перед его домом. Но где именно?

Л о Манто повернулся и указал на готическое здание, едва различимое за пышными ветвями деревьев.

— Леннон жил вон в том доме под названием «Дакота», — пояснил он мальчику. — Вместе с женой и сыном. А убийца подстерег и застрелил его прямо перед домом — среди бела дня, на глазах у всех.

— Надо же, просто так, ни за что, — проговорил Фелипе, сунув в рот последний кусок хот–дога. — Во всяком случае, так пишут.

— Большинство людей погибают ни за что, — заметил Ло Манто. — И знаменитых, и не очень.

— Может, обратно в Бронкс поедем? — спросил Фелипе, когда деревья вокруг стали еще гуще.

— Отчего такая спешка? — поинтересовался Ло Манто. — У тебя что, свидание, о котором ты забыл мне сказать?

— Если бы, — хмыкнул Фелипе. — Стоит мне взглянуть на какую–нибудь девчонку, как она тут же отворачивается. Видать, нет у них желания знакомиться с бездомным. Не та романтика.

— Я бы на твоем месте не переживал, — попытался успокоить его Ло Манто. — Просто твоя девчонка пока тебе не встретилась. А когда встретится, ей все равно будет, где ты живешь, сколько у тебя денег в кармане и на какой машине ты ездишь. Главное для нее — только ты. Тогда и поймешь, что вот она — твоя девчонка. Момент этот особый, ты его ни с чем не спутаешь.

— С тобой такое было? — осведомился Фелипе.

— Еще нет, — признался Ло Манто. — Ноя ведь не такой красавец, как ты. И обаяние у тебя природное — не то что у меня. Девушки меня насквозь видят. Им одного взгляда достаточно, чтобы распознать во мне копа, а с копом редко кто хочет дружить.

— Да уж, никогда не задумывался, каково девчонке встречаться с копом, — пробормотал Фелипе, посторонившись, чтобы пропустить двух девиц, пролетевших мимо на роликах.

— Да и с чего бы тебе задумываться? — бросил Ло Манто. — Чего тут вообще думать? Дело–то ясное. Полицейская доля — тяжелая. Даже в те дни, когда тебе хорошо, все равно тяжело.

— А как тебе твоя напарница? — поинтересовался Фелипе. — Ну, эта Дженнифер. По–моему, она к тебе неровно дышит. По глазам видно. Да и ты, замечаю, к ней неравнодушен. Только поговорить с ней смелости никак не наберешься.

Ло Манто остановился и посмотрел на Фелипе сверху вниз.

— Пару секунд назад ты утверждал, что совсем не понимаешь девушек, — сказал он. — А теперь — ну прямо вылитый Доктор Фил[30]. В чем дело?

— Я всего лишь сказал, что на меня девчонки не смотрят, — возразил Фелипе. — Однако это не означает, что я в них ничего не смыслю. Не слепой — вижу, что ты и другой игрок в твоей команде не так уж безразличны друг другу. Однако, сдается мне, ей хочется, чтобы первый шаг сделал ты. Набрался смелости — и заговорил. Что тебе, как итальянцу, наверное, вполне под силу.

— Не очень–то все просто, — проговорил Ло Манто. — Скажем так. Если, конечно, у тебя нет еще каких–то глубоких мыслей по данному предмету.

— Нет, — сказал Фелипе. — Все, что хотел, я сказал. В запасе ничего не оставил. Об остальном пусть судят специалисты вроде тебя.

Они подошли к скамейке рядом с полем для игры в софтбол.

— Присядем, — предложил Ло Манто. — Поговорить бы надо. Все собирался, да времени не было.

— О женщинах? — спросил Фелипе, плюхнувшись на скамью и скрестив под ней ноги.

— Об этом как–нибудь в другой раз, — произнес Ло Манто, садясь рядом с мальчишкой.

— Если насчет воровства, то не волнуйся понапрасну, — сказал Фелипе. — Я уже над этим думал. Хочу отвыкать потихоньку. Есть у меня такая дурная привычка, каюсь. Но сразу от нее мне не избавиться. Потребуется некоторое время, чтобы стать совсем уж чистеньким. Но я над этим вопросом работаю.

Ло Манто с улыбкой покачал головой.

— Да уж, придется тебе поработать, и работа будет нелегкой, — заметил он. — Тяжеловато тебе пришлось начинать: ни родителей, ни близких, ни крыши над головой. Ведь за что берется большинство ребят в твоем положении? Принимаются грабить людей на улице и нюхать всякую дрянь, чтобы забыться. А я не хочу, чтобы ты стал одним из них.

— Сам не знаю, что со мной будет, — пробубнил Фелипе внезапно севшим голосом. — Сам я себе такой жизни не желаю, но не могу тебе поклясться, что такого ни за что не случится. Иногда ведь улица решает, а не парнишка, который на ней живет.

— Такое случается только в том случае, если ты сам не противишься этому, Фелипе, — проговорил Ло Манто. — И никто другой не может положить этому конец — только ты сам. И приходится тебе сталкиваться с этой проблемой один на один, как и со всем остальным в твоей жизни. Но решить ее тебе по силам. Потому что у тебя есть сердце и мозги. Плюс деньги, которые твой друг велел тебе сохранять в целости пару лет. Тебе под силу вылезти из ямы и прожить хорошую жизнь. Ты такой жизни достоин, достоин попробовать, что это такое. И мне будет очень жаль, если ты профукаешь свой шанс.

— Значит, тебя не будет рядом? — спросил Фелипе. — И некому будет за мной приглядеть? Ты что, прощаешься со мной?

— Надо же мне когда–то возвращаться в Италию — живым или мертвым, — невесело усмехнулся Ло Манто. — А ты останешься там, где я нашел тебя. Тебя время от времени станет проведывать Дженнифер, но это уже будет не то, что прежде. Не будет и не должно быть. И я не хочу слышать от тебя никаких предлогов, никаких оправданий. Мол, жизнь невыносимая толкнула на кривую тропку, а другого выбора будто бы не было. Пустая трепотня, и ты не хуже моего это знаешь.

— Чего это ты вдруг на меня наезжаешь? — удивился Фелипе. — Скажи, я тебя хоть раз подвел?

— Подвел не подвел, — проворчал Ло Манто, — разве в этом дело? Главное, чтоб ты самого себя не подвел. Чтобы никогда не врал себе о том, кто ты есть на самом деле. Есть лишь один человек, которому будет очень больно, если ты оступишься, Фелипе. И этот человек — ты сам. И если я останусь жив, мне будет очень неприятно услышать об этом. А если умру, то мне, конечно, будет до лампочки. До сих пор ты боролся один и в состоянии бороться дальше.