— Ночью ты умрешь от холода, а днем тебя испепелит солнце. Ты уверен в том, что хочешь это сделать? Ведь нет никакой необходимости в этом поступке. Еще есть время передумать.

— Я никогда не был так уверен в своем желании осуществить то, что наметил, как сейчас. Я лишь задаюсь вопросом, смогу ли выдержать испытание. Вот что беспокоит меня в первую очередь. А еще меня тревожат… видения.

— О чем ты говоришь?

— Я думал, тебе известно о том, что, когда я буду в одиночестве на вершине горы, один на один с природой, меня должны посетить видения. Именно они помогут понять, кто же я на самом деле.

— А если их не будет? — спросил Лео.

— Если не будет, то это станет доказательством, что я не являюсь тем человеком, которого они ждут.

— Ну, не знаю, чего тебе пожелать: чтобы видения пришли или чтобы их не было.

Лукас улыбнулся другу. Он бросил последний взгляд на карту. Обвел одним из своих фломастеров гору Орла и задумчиво произнес:

— Четыре дня и три ночи. Четыре дня и три ночи… — Затем юноша несколько раз повторил эти слова про себя как молитву.

Оставалось двадцать четыре часа, но ему казалось, что время летит.

Когда Лукас проснулся, он первым делом посмотрел в окно. Небо было ярко-синего цвета, и на горизонте не виднелось ни одного облачка. Он распахнул окно, и струя свежего воздуха мгновенно проникла в комнату. Юноша закрыл глаза. Одетый только в пижамные брюки, с распущенными, растрепанными после сна волосами и разведенными в сторону руками, которыми он упирался в края оконной рамы, Лукас казался истинным краснокожим. Ему нравилось это ощущение свободы, которое давал холодный воздух, касающийся лица. В течение нескольких минут юноша неподвижно стоял в одной позе. И только его волосы развевались в едином ритме с вольным ветерком, стремительно ворвавшимся в комнату. Лукасу необходимо было почувствовать на своей коже упругую силу, с которой свежий воздух обнимал его тело. Казалось, что юноша встретил старого друга, которого ему очень не хватало.

Из этого состояния особого экстаза Лукаса вывел голос отца, который, стоя за дверью, предложил сыну отвезти его в институт на машине. Если, конечно, Лукас хочет… Юноша быстро оделся и вышел из дома. Он выпил только стакан воды, когда принимал утренние таблетки, и даже не подошел к столу, чтобы позавтракать. Когда Лукас сел в машину, его ботинки были не зашнурованы, черная футболка не полностью заправлена в брюки, ремень болтался где-то на бедрах, выставляя на обозрение часть нижнего белья.

— Ты заметил, в каком ты виде? — спросил отец, как только сел в автомобиль. — Так нельзя идти на занятия. Будь любезен причесаться, подтянуть брюки и завязать шнурки. Ты похож на безбашенного.

— Ну, не настолько же… — ответил Лукас. — Тебе стоило бы посмотреть, в каком виде приходят на занятия некоторые мои товарищи. Ты бы подумал, что это галлюцинация.

— Мне не важно, как ходят остальные. Для меня важен только ты, мой сын. Пользуюсь случаем, чтобы сказать тебе о том, о чем мы с твоей матерью как-то говорили: мы считаем, что эти изменения в твоей манере одеваться и причесываться связаны с твоими новыми друзьями, — сказал отец, не обращая внимания на то, с каким выражением лица слушает его Лукас. — Нам не нравится, что ты так часто с ними видишься. Мы полагаем, что у них есть какая-то особая заинтересованность в тебе.

Несколько секунд Лукас колебался, не зная, стоит ли рассказывать отцу обо всем том, что с ним происходит. Юноша уже не чувствовал себя таким, каким был прежде. Он часто спрашивал себя о том, какой же мир действительно его. Ежедневно Лукас приобретал новый опыт и испытывал новые ощущения, не имевшие ничего общего с той жизнью, которой он жил раньше. Не было ничего удивительного в том, что окружающие видели его другим, порой он и сам удивлялся некоторым своим действиям. Иногда юноше казалось, что Кендаль хотел узурпировать его жизнь, используя новое тело для того, чтобы выполнить незавершенные дела. Поразмыслив, Лукас решил ничего не говорить. Узнав о новых видениях и ощущениях сына, отец стал бы волноваться еще больше.

— Я понимаю ваше беспокойство, но у него нет никаких оснований, — попытался он успокоить Хавьера. — Это необычные люди, и у них нет ничего против меня, совсем наоборот. Они хотят помочь мне, уверяю тебя.

— Мне не нравится, что ты собираешься отправиться с ними на столько дней… — Отец наконец сказал то, что не выходило у него из головы.

— Я иду не один. Лео тоже пойдет с нами, и, возможно еще кто-то из друзей захочет присоединиться к нам. Нет никакой проблемы. Напротив. Индейцы обещали рассказать нам о куче того, чего мы не знаем, ведь они живут в мире, не похожем на наш.

— Тебе не кажется, что это может быть опасно? Провести столько дней в горах… — настаивал на своем Хавьер.

— В это время года нет никакой опасности, — ответил сын, не дожидаясь момента, когда отец закончит свою фразу.

— Ты принимаешь лекарства, находишься в стадии выздоровления… В горах всегда что-то происходит. Если ты пропустишь один прием лекарств, это может привести к отторжению твоего нового органа. Ты ведь знаешь, что у тебя только что пересаженное сердце. С этим сердцем тебе предстоит прожить всю оставшуюся жизнь, поэтому следует его беречь. Ты согласен со мной?

— Конечно! Я все понимаю. Я же не сумасшедший, — сказал Лукас, глядя прямо в глаза отцу. — Я очень хочу жить и именно поэтому не забуду ни об одной из таблеток. Ну правда, успокойся! Этот поход — уникальная возможность для меня. Не могу же я остаться внизу, когда все мои друзья поднимутся наверх. Именно потому, что у меня новое сердце, я хочу испытать все, ведь неизвестно, сколько мне осталось жить… Но обещаю тебе быть осторожным и не перегружать себя.

— Да… И это начнется уже завтра с утра? Я имею в виду перегрузки, которые возможны при восхождении. Итак, ты полон решимости идти и разубеждать тебя в правильности этого решения — бессмысленно.

— Да, это мало что даст.

— Хорошо, хорошо… Можешь отправляться, если считаешь это столь важным для себя. Только пообещай мне беречься, — сказал отец, обнимая сына за плечи.

— Обещаю, — произнес Лукас и поднял правую руку так, как это делал Джозеф.

— Что ж, если друзья идут, ты не должен оставаться внизу. Лукас облегченно вздохнул. Он получил разрешение на самый будоражащий поход из всех, которые когда-либо были в его жизни. Ему предстояло совершить путешествие на вершину горы и вглубь самого себя. Юноша знал: это вызов — и с нетерпением ожидал момента, чтобы принять его.

Отец высадил Лукаса у дверей института. Юноша думал о том, сколько и каких лекарств ему нужно будет взять с собой, когда кто-то вдруг преградил ему путь. Хосе Мигель вошел вместе с Лукасом и теперь стоял перед ним, уставившись прямо в глаза.

— Как жизнь, праведник? Думаешь, что все пойдет так, будто бы ничего не случилось? Ошибаешься, я ничего не забываю. Я стану твоей тенью, твоей пыткой на все время, которое осталось до окончания учебы. Индеец!