Еще до убедительной победы византийцев в подземной войне 18 мая султан приказал опробовать для штурма новые технические приспособления, например громадную осадную башню гелеополу, которую византийцам удалось в итоге подорвать и сжечь. Георгий Сфрандзи писал: «Эмир же (султан Мехмед ІІ. – А. Д.) пораженный и обманувшийся в своих надеждах, стал употреблять для осады другие, новые выдумки и машины. Из толстых бревен соорудил он громаднейшую осадную машину, имеющую многочисленные колеса, весьма широкую и высокую. Изнутри и снаружи покрыл ее тройными воловьими и коровьими шкурами. Сверху она имела башню и прикрытия, а также поднимаемые вверх и опускаемые вниз сходни… Придвинуты были к стенам и всякие другие машины, о которых не мог помыслить ум человеческий и которых никогда не строили для взятия крепостей… И в других местах построили турки платформы с великим множеством колес, а поверх этих платформ – подобие башен… И они имели весьма много пушек; и зарядили, чтобы они все одновременно сделали выстрел по стенам. Сначала, впрочем, турки выстрелили из одного страшного осадного орудия и снесли до основания башню, что близ ворот Св. Романа, и тотчас же подтащили эту осадную машину и поставили ее поверх рва. И был бой губительный и ужасный; начался он прежде, чем взошло солнце, и продолжался весь день. И одна часть турок яростно сражалась в этой схватке и свалке, а другая бросала в ров бревна, разные материалы и землю… навалив все это, турки проложили себе широкую дорогу через ров к стене. Однако наши мужественно преграждали им путь, часто отбрасывали турок с лестниц, а некоторые деревянные лестницы изрубили; благодаря своему мужеству мы неоднократно отгоняли неприятелей в тот день, до первого часа ночи».

Так защитниками Константинополя был отбит очередной отчаянный штурм турецкого войска. Почти двухмесячная осада затянулась, уверенности в скором взятии города у турок не было, и Мехмед ІІ предложил Константину XI пойти на заключение мира, согласившись на выплату ежегодной дани в 100 тысяч золотых монет, либо же покинуть город со всеми жителями под гарантии личной безопасности. На императорском военном совете оба предложения был отвергнуты, поскольку найти средства для таких колоссальных выплат византийцы были не в состоянии, а сдать город без боя казалось им абсолютно невозможным. Согласно позднейшему историческому преданию, Константин заявил: «Бог не попустит мне жить императором без империи. Если город падет, я паду с ним. Кто захочет искать спасения, пусть ищет его, как сможет, а кто готов встретить смерть, пусть следует за мной».

Узнав о решении василевса, султан также собрал в своей ставке военный совет и, несмотря на возражения некоторых придворных, в частности великого везиря Халиль-паши, который советовал снять осаду, решил пойти на штурм. Об этом сразу же узнали защитники города, которым христиане, находившиеся в составе турецкого войска, пустили на стены стрелы с привязанными к ним записками. 28 мая Константин XI провел последний военный совет, умоляя командиров держаться, помнить о святынях, беззащитных женщинах и детях, просил своих латников о прощении. Завершая речь, василевс, как передает Георгий Сфрандзи, произнес такие слова: «Убеждаю и прошу вашу любовь, чтобы вы оказывали соответствующий почет и подчинение вашим вождям, каждый согласно своему чину, отряду и службе. Знайте же следующее: если вы искренне будете соблюдать все то, что я вам приказал, то с помощью Божьей я надеюсь, что мы избавимся от ниспосланной Богом справедливой кары».

Вечером того же дня в храме Св. Софии примирившиеся в страшный час священники, все вместе, и католики, и православные, провели торжественный молебен, а император и другие воины причастились и надели лучшие одежды. В этот момент забыты были конфессиональные распри и догматические противоречия, этнические и государственные обиды – пришедших объединила общая и единая для всех смертельная опасность. Многие плакали, прощались с близкими и, готовясь к смерти, занимали места на крепостных укреплениях.

В турецком лагере 28 мая Мехмед II осуществил объезд войск, которым было приказано весь день отдыхать. Вечером он объявил о том, что с рассветом следующего дня начнется штурм. Он, по словам историка Михаила Критовула, обратился к войскам с речью, в которой, помимо прочего, заявлял, что «для успешной войны есть три условия: желать (победы), стыдиться (позора поражения) и повиноваться вождям». Весь турецкий лагерь напоминал ночью растревоженный муравейник, освещенный огнями бесчисленного множества костров и горевших на кораблях огней. Воины ислама готовились к решающей битве, подвозя к стенам сухопутные осадные машины и подводя по Золотому Рогу корабли. Главный удар было решено нанести на участке между воротами Св. Романа и Харисийскими, где находился наиболее разрушенный предыдущими обстрелами участок стен. Кроме того, и ров здесь был наименее глубоким.

29 мая 1453 г., еще ночью, перед рассветом, лавина турецких войск пошла на очередной отчаянный приступ. Для многих христиан и мусульман, воинов креста и полумесяца он стал последним. Сперва перевес был на стороне ромеев, но их силы быстро шли на убыль. Взамен башибузуков – иррегулярной легкой пехоты, состоявшей из всякого сброда, Мехмед бросил в бой свои лучшие части – сначала панцирные отряды анатолийских турок, а затем янычар, и лично довел их колонну до рва, заваленного грудами трупов. Георгий Сфрандзи писал о первых часах штурма: «Великое множество агарян было перебито из города камнеметными машинами, и на сухопутном участке наши приняли врага также смело. Можно было видеть страшное зрелище – темное облако скрывало солнце и небо. Это наши сжигали неприятелей, бросая на них со стен греческий огонь».

В разгар сражения то ли стрелой, то ли свинцовой пулей оказался тяжело ранен Джустиниани, которому василевс доверил общее руководство обороной. Его переправили на лодке в Галату, где он вскоре умер. В момент ранения никто, кроме, возможно, самого Лонго, не понял, что он ранен смертельно. Согласно источникам, находившийся рядом василевс обратился к кондотьеру, покидавшему передовую: «Брат мой, бейся храбро. Не бросай нас в наших трудностях! От тебя зависит, жить или умереть граду сему. Возвращайся на пост. Куда же ты уходишь?» На последний вопрос Джустиниани якобы ответил: «Туда, куда сам Бог ведет сих турок».

На какой-то момент управление боем было потеряно, италийцы, оставшись без своего предводителя, растерялись, стали покидать свои места. Паника усилилась, когда прошел слух, что Джустиниани сбежал. Это пошатнуло боевой дух защитников города, но и для турок в то же время наступил момент, когда они засомневались в успешности штурма. Видимо, именно в этот момент султан бросил в прорыв своих лучших воинов. Турки тоже несли колоссальные потери, и их боевой дух падал. Они были уже готовы повернуть назад, но, как пишет Сфрандзи, «чауши и дворцовые равдухи (солдаты подразделений, функции которых были схожи с функциями военной полиции, в данной ситуации выполняли функцию заградотряда. – А. Д.) стали бить их железными палками и плетьями, чтобы те не показывали спины врагу. Кто опишет крики, вопли и горестные стоны избитых!» Дука сообщает, что даже сам султан Мехмед ІІ Фатих, «стоя позади войска с железной палкой, гнал своих воинов к стенам, где льстя словами, где угрожая».

В итоге один из турецких солдат по имени Хасан, отличавшийся неимоверным ростом, ворвался во главе небольшого отряда из трех десятков воинов на стены полуразрушенного города и над башней Св. Романа на северо-западной окраине столицы взвился зеленый мусульманский стяг. И хотя половина группы прорыва была тут же уничтожена ударом огромного камня, остальные смогли удержать плацдарм и дали возможность ввести сюда дополнительные силы. Словно бурная река в половодье, озверелые османы, преодолев наконец стены, с криками «Город наш!» ворвались в Константинополь, сметая на своем пути все преграды.