ловы. Любому доставило бы честь убить ярого кабана, сойдясь с ним с глазу на глаз — ведь кабан сильней и опасней многих хищников. Особенно страшны его длинные и острые, как сабли, клыки. Не один раз слышал молодой князь рассказы бывалых ловчих о схватках со свирепыми дикими свиньями. Удивило же его иное — почти все крестьяне называли реку на польский лад: «Вепш». Здесь, на стыке расселения родственных друг другу народов, причудливо перемешивались русские и польские слова.

После переправы через реку дорога пошла ввысь. Глазам Владимира и его спутников открылось Розточе — холмистая возвышенность с обрывистыми песчаными склонами. Рощи и перелески сменили леса. Светлая зелень буков соседствовала тут с изумрудом сосен и ещё более тёмными, почти чёрными зарослями вековых пихт. Внизу, у подножий холмов, весело журчали источники с целебной, дающей молодость и силу водой, а на вершинах, на высоте без малого сажен в двести, грозно вдавались в небо башни и стены крепостей. Здесь проходила граница, дальше на запад простирались уже польские владения.

Широкий доселе шлях сузился, обратился в петляющую тропку, которая вывела Владимира на опушку леса и вскоре упёрлась в окованные железом ворота Сутейска. Окольный город — маленький, весь лежащий перед путниками, как на ладони, обрамлён был с восточной стороны земляным валом, а с противоположной, заходней стороны, крутыми склонами мыса. К окольному городу примыкала небольшая крепость с двумя провозными воротами, рвом с мутной, грязной водой и деревянными стенами красноватого цвета. С севера Сутейск защищала болотистая пойма реки Пора, сливающейся возле города с Вепшем.

Местный воевода, не скрывая радости, низко поклонился князю, а после, взяв со стены смоляной факел, повёл его по замысловатым винтовым лестницам и тёмным переходам в высокую башню.

Вечерело. На землю спускались сумерки. Вспыхнул и погас за лесом прощальный луч осеннего солнца. Тяжёлые серые тучи нависли над городком, накрапывал слабый дождик.

Ветер, врывающийся в башню из забранного решёткой стрельчатого окна, раздувал факел в руке воеводы. Они поднялись на глядень, на самый верх, откуда открывался вид на многие вёрсты.

Далеко внизу, у окоёма, мелькали десятки ярких огоньков.

— Се Болеславова рать стоит, — взволнованно говорил воевода. — Цельную седьмицу топчутся тут. Сперва в малом числе стояли, а третьего дня сам Болеслав с обозом, с ратными подступил. Гонца послал, о тебе вопрошал. Мыслю, оно и хощется ему градами червенскими овладеть, но оно и колется. Вот и кличет тя на свещанье. Токмо, княже, ты б с им сторожко. Лукав вельми.

— Ну что ж, воевода, — раздумчиво ответил Владимир. — Может статься, то и к лучшему. Заутре ж вершника к нему снаряжу. Пускай в крепость едет с малым отрядом. Потолкуем.

Болеслав появился в Сутейске на следующий же день. Сбросив с плеч алое корзно, сорвав с рук дорожные перщатые рукавицы, прямой, быстрый, темноглазый, тонкоусый, порывисто сел он на столец напротив Владимира. На скамьях в горнице по обе стороны князей расселись старшие дружинники и воеводы, окидывая друг друга недобрыми, исполненными подозрительности взглядами исподлобья.

Мономах не спеша, спокойным, ровным голосом стал плести нить нелёгкого разговора. Болеславу приходилось пока в основном слушать. Как-то невзначай подумалось Владимиру: «Ведь родичи мы с Болеславом. Почитай, дядей двоюродным он мне приходится. Мать его, княгиня Доброгнева, сестра единокровная была деду моему, Ярославу. Ну да что с того? Ныне вон родного брата за волка почитаем, а тут... Родич тож выискался!»

— Что влечёт тебя, князь многомудрый и славный, на Волынь? Корысть непомерная али величья бренного жажда — не в том суть, — говорил Владимир. — Погляди на заход и уразумей: великое зло в земле твоей может створиться. Опасно оголил ты пределы свои, князь. Взываю к мудрости твоей: обрати взор к прошлому, к старине нашей седой. Вспомни: когда Русь и Польша, две великие славянские державы, жили промеж собой в мире и добром согласии, никакой ворог не страшен им был. Но когда сребролюбивые князья Польши, презрев своими же печатями скреплённые договоры, шли на Волынь с мечом в деснице, то не власть, не богатство обретали они здесь, но позор лишь единый, а страна их бедствия великие претерпевала. Ибо немцы, злейшие враги Полыни, тотчас же поднимали супротив неё оружье. Так почто ж теперь повторять ошибки прошлого? Почто на Краков, на Гнезно маркграфам германским путь открывать? Ведь так и норовят они тебе в спину ударить, князь? Да что говорить: знаешь ты волчий их норов. Помысли лучше: и я, и ты — славяне суть. В жилах наших, почитай, одна кровь течёт. Но ведай такожде и иное, княже. Великое число на Волыни градов крепких, в коих не перечесть ратников хоробрых и умелых. Почто ж без смысла ратиться нам? Помни: твой отец, князь Казимир, завсегда в дружбе с Русью жил. Помни и про соуз тот крепкий, что был доселе меж нами.

— Всё сказанное тобой верно. Да не столь гладко, видать, у вас на Руси, коли гоните князя из Киева, — перебивая Владимира, быстро, уверенно заговорил Болеслав. — Не по обычаю то, не по праву. Князь Изяслав горько плакался о своей несчастливой судьбе, и не могли мы отказать ему в просьбе его. Ибо одну только жалость внушает нам убитый горем и тоской изгой. Несправедливо, мерзко поступили с ним. И знай, князь Владимир: мы и мои воины уйдут отсюда, только когда восстанет на Руси порядок и справедливость, когда воротите вы Изяславу Киев!

Болеслав хищно, с прищуром смотрел на Владимира.

В лице его молодой князь уловил высокомерие и неприязнь к юнцу, взявшему на себя смелость поучать его, опытного правителя и воина.

— Лукавишь, князь, — по губам Владимира скользнула лёгкая усмешка. — Ведомо нам, почто привёл ты сюда дружины свои. Рази ж не обещал тебе князь Изяслав червенские грады, не такую рази плату назначил он за киевский злат стол? Ну да оставим се. Помни, княже, о германцах, а ещё о силе нашей. Не ввязывайся в лихую затею. Для нас всех то к худу и к печали.

Глубокое раздумье омрачило чело Болеслава, он опустил голову и после долгого молчания выдавил из себя:

— Подумать я должон. После порешу, как быти. Гонца пришлю. Тогда и потолкуем сызнова.

Он тяжело поднялся, громыхая навешанным на поясе оружием.

Глава 65

ПОМОЩЬ СЕСТРЫ

Затаив дыхание, медленно, крадучись, время от времени припадая к земле и прислушиваясь, пробирались меж деревьями вниз по склону