очей, со складкой над сведёнными в линию бровями и непослушными локонами рыжеватых вьющихся волос.

Старик-дворский в волнении потирал руки, низко кланялся, угодливо улыбался, осторожно говорил:

— Давно ждём тя, княже славный. Вельми, вельми наслышаны.

Но Владимиру было сейчас не до льстивых речей и любезных улыбок. Ещё перед отъездом отец позвал его к себе и посоветовал набрать на Волыни побольше ратников, укрепить дружину. Бог весть что предстоит, и надо бы обрести здесь, на западном краю обширной Русской державы, доброхотов, умных преданных людей, как среди бояр, так и среди простонародья.

И вот лихорадочно размышлял Владимир, как ему теперь быть, что делать, с чего начать.

Сев в горнице за стол, велел он принести перо и харатью. Долго думал, прежде чем макнуть перо в чернила.

Чуть слышно приотворилась дубовая дверь. На пороге возник молодой гридень в кольчуге и повестил:

— Княже! На дворе тамо хлопец некий. Тебя вопрошает.

— Кто таков? Чего надоть ему? Дай-ка сам я на крыльцо выйду.

Владимир наскоро набросил на плечи поверх алой рубахи лёгкое малиновое корзно.

Посреди двора кряжистый юноша невысокого роста, но крепко сложённый и широкий в плечах, держал за повод саврасого коня с густой гривой. Ноги незнакомца облегали лёгкие поршни[276], под долгой свиткой из серого сукна проглядывал белый с красной вышивкой ворот рубахи. На бронзовом от вешнего загара лице выделялись маленькие хитроватые глаза, густые, лохматые брови, прямой широкий нос.

— Кто таков будешь, молодец? Откудова? Подойди-ка сюда. Искал меня? — забросал его вопросами князь.

Юноша, сбросив с кудрявой головы войлочную шапчонку, отвесил Владимиру поясной поклон.

— Уж из утра тут топчется, — проскрипел возле княжеского уха дворский.

— Бусыга аз, светлый княже, из-под Берсстья родом. Вот, пришёл к те на службу. Мыслю, зачислил бы в дружину. Из лука стрелять навычен, на мечах не раз бился. С конём управляюсь с малых лет.

— А отец, мать твои кто, молодец? — строго спросил князь.

— Отец в дружине у князя Ярослава, деда твово, служил, а опосля, как поранили его в сече с ляхами в грудь, на земле осел.

— Стало быть, свободный людин? А тебе, видно, на земле сидеть наскучило? В пути дальние потянуло? Ну, что ж. Испытать тебя надо, хлопец. Эй, Талец! Лук мой со стрелами принеси-ка. Видишь, молодец, вой дуб за тыном зеленеет. Вон сук обпиленный. Попади в него. Да целься в самую средину.

Бусыга с усмешкой принял из рук Тальца тугой княжеский лук. Чтоб хотя бы натянуть тетиву такого лука, требовалась немалая сила, иные гридни вдвоём, а то и втроём едва справлялись с этой работой, Бусыга же сделал всё играючи, без видимых усилий. И целился-то недолго, а вошла оперённая с лёгким звоном в самую сердцевину среза сучка.

— Ловко! — похвалил князь. — Годин! — Подозвал он дружинника. — Подойди-ка. Попробуй вот, побори его.

Бусыга неторопливо снял и бросил на седло свиту, скинул с плеч рубаху. Упругие мышцы заиграли на сильных руках молодца.

Годин, хотя ещё и невелик был годами, в дружине служил давно, опытный был ратник, бывалый да и повыше ростом, помогутнее выглядел Бусыги.

Обхватили друг дружку единоборцы, аж жилы вздулись на мускулистых шеях. Долго стояли, примеривались, отскакивали, разжимали крепкие объятия, снова сходились. Годин всё норовил уцепить Бусыгу за шею, захватить голову ему в замок, но тот уворачивался всякий раз, уходил, наседал, в свою очередь, отталкивал Година, хватал за плечи, пытался объять в поясе и поднять над землёй.

Пыль стояла столбом, залепляла глаза, пот струился по лицам, тяжело дышали оба борца, но никто не хотел уступать. Наконец, Бусыга неожиданно подсёк ногу Година и тотчас же навалился на него сверху, прижав к земле.

— Хватит! Довольно! — приказал князь. — Вставайте! Годишься, молодец! Беру тебя! Талец! — окликнул. — Веди сто на поварню, вели накормить!

Лицо Бусыги просияло. Он отвёл в конюшню скакуна и едва не бегом проследовал за Тальцем на поварню.

За едой разговорились. Талец поведал о половцах, о битве под Сновском, о своём дядьке.

Бусыга, жадно хлебая горячие щи, зачарованно качал кудрявой головой.

— Да, друже! Скажу тако: тяжко те пришлось, оно конечно. Но... Вот, верь, не верь, а завидую те. В наших-то берестейских болотах одна гниль да топь. Всюду окрест деревеньки малые, хаты на сваях, земля скудная. А ты вон — верно, годов мы с тобою одних — уж и с погаными бился, и грамоте добре разумеешь, и княжьи порученья исполнял. Эх, кабы мне тако повезло! Ну да, Бог даст, ещё и на рати похожу, и на полюдье дальнее.

Талец обрадованно кивал. Чем-то притягивал его к себе этот хлопец. По всему видать, выйдет из него добрый, удатный воин.

Глава 64

ТРУДНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

В Берестье, в Червей, в Дорогобуж, в Галич поскакали Мономаховы посланцы. На площадях, в кабаках, на боярских подворьях отбирали в княжескую дружину справных людей. Полнилась, к радости молодого Владимира, дружина его храбрыми и умелыми ратниками. Земля была богатая, давала обильные урожаи, рынки шумели на городских площадях — было чем платить за службу. Да и князь Всеволод из Чернигова помогал, не забывал о своём первенце.

Так незаметно промелькнуло лето, уже осень стояла на дворе. Ещё по приезде своём на Волынь Владимир послал грамоту польскому князю и теперь терпеливо ожидал ответа.

Наконец, из пограничного Сутейска примчал по размытому дождями шляху весь забрызганный грязью скорый вершник.

— Болеслав рати совокупил. Стал у самого рубежа. Кличет тя на свещанье, княже! — устало падая с седла, хрипло оповестил комонный.

В Сутейск неслись на рысях, холодный ветер неприятно хлестал в лицо, дождь бешено барабанил по шелому. С поводными конями, по тяжёлой кочковатой дороге, через поля и вздувшиеся реки летела княжеская дружина полтора дня — от Владимира до Сутейска было около ста вёрст.

По мере пути поля сменялись буковыми и дубовыми перелесками, крутыми возвышенными холмами, густо поросшими по склонам высоким кустарником. К вечеру Владимир оказался у берега небольшой реки Вепрь, правого притока многоводной Вислы. Река — светлая, прозрачная, с хорошо видным песчаным дном, мерно и спокойно несла свои воды. Обширные рощи простирались по обоим её берегам; в них, как рассказали любознательному князю встречные крестьяне, водилось множество диких кабанов-вепрей. Страстный охотник, Владимир с сожалением подумал о том, что нет и, наверное, не будет у него никогда времени учинить здесь