Конечно, никому другому и в голову-то не пришло бы подсчитать, сколько дней пролетело с момента юбилея, а этот вот, смотрите, не поленился, чудак…

Затем начались поздравления от своих, заводских. Люди подходили, трясли герою руки, говорили душещипательные слова. А Орлов механически слушал, благодарил, а самому при этом казалось, что он участвует в каком-то странном фантасмагорическом представлении. Но все равно было так удивительно приятно…

Вскоре, конечно же, подлетел и Павел Васильевич Бородкин. Долго тряс руку, преданно поедая глазами, а затем, нахально облобызав, ляпнул, что, мол, с вас, Лев Петрович, по полной программе причитается.

Орлов в ответ дружелюбно усмехнулся, хлопнув того по сутулой спине:

— Да, Паша, погоди, не рви узду, дай человеку в себя хоть прийти. Что за вопрос! За этим дело не встанет. Не беспокойся, такой мальчишник соберем! Такой шикарный банкет в Лужково закатим, с цыганами, гитарами, да с фейерверком! Потом, как волшебный сон, всю оставшуюся жизнь вспоминать будешь!

Сказать откровенно, по всей логике развернувшихся событий такую приятнейшую неожиданность, безусловно бы, надлежало немедленно, пусть даже и наспех, сбрызнуть, но Орлова почему-то неудержимо потянуло домой. По всей вероятности, сказалось такое сильное внезапное волнение. Да он и сейчас пребывал в каком-то растерянном состоянии. К тому же ужасно хотелось добраться до телефонного аппарата, брякнуть в Москву и уточнить насчет всего этого… Душу продолжало глодать непонятное сомнение. Хотя сомневайся не сомневайся, а дело сделано. Награда получена у всех на глазах и уже начала свою новую жизнь. Так долго ждал, а вот получил, и не верится. Черт его знает! Может быть, и с другими… героями картина подобная?

Растроганный неожиданно свалившимся счастьем в окружении своих приближенных, гудящих как стая пчел, Орлов вышел из опустевшего зала и, отшучиваясь от наседавших коллег, остановился в вестибюле, крутя по сторонам головой. Он уже давно вынашивал намерения подойти к московскому гостю и тет-а-тет с ним немного пошептаться, но тот с помощником как назло куда-то запропастился.

И здесь надо отметить одну небольшую деталь, или иными словами так, маленький штришок к общей картине этого необычного мероприятия. Если бы Орлов в данный момент был более наблюдательным, то мог бы легко заприметить стоявшую не так далеко от него, возле одной из мраморных колонн, задумчивую и чрезвычайно чем-то озабоченную свою старую подругу Аллу Борисовну Пусько, а в их личном общении просто Аллопусика. Она в отличие от других была чем-то явно встревожена и, наблюдая за происходящим и шумно вздыхая, нервно покусывала свои красивые чувственные губы. Но Орлову сейчас было не до того.

«Нет, надо домой пробираться, — подумал он, — обрадовать благоверную супругу, которая наверняка ни о чем и не подозревает… если, конечно, кто-то уже не успел растрезвонить… Подобные вести ведь быстро разлетаются».

Он отправил своего референта Сергея проверить автомашину и предупредить шофера, что сейчас выйдет. Через пару минут тот вернулся с водителем, который, бледнея и недоуменно пожимая плечами, сообщил, что машина непонятно отчего, но вдруг заглохла и ни за что не желает заводиться. Вот уж не кстати! Орлов ругнул про себя дуру машину и олуха шофера и уже подумывал над тем, а не прогуляться ли до дома пешком, итак совсем ходить перестал, но тут на улице как-то быстро стемнело, неожиданно и грозно заметался порывистый ветер и послышались артиллерийские раскаты грома. Нечего было и думать о пешей прогулке. Вот-вот на голову обрушится сильнейший ливень.

Тут референт директора, завидя надвигавшуюся угрозу, со всей прытью кинулся снова на улицу и с подключившимся к нему Абрамзоном вмиг тормознул первую попавшуюся приличную автомашину. В две секунды договорились с водителем, улыбчивым парнем в кепке и клетчатом пиджаке, сунув предварительно ему в руку хрустящую трешку, доставить героического шефа к подъезду дома.

На вопрос же, знает ли он, как быстрей проехать к нужному адресу, тот по-детски улыбнулся и ответил как-то чудно:

— Знамо дело… Сложностев никаких. Пути известные…

То ли уж он пошутил, выразившись так вычурно и неуклюже, то ли уж закваска в нем была деревенская, Серега так и не понял, да и некогда было тут рассуждать.

Небо к этому времени уже налилось пугающей чернотой и раз за разом все так и взрывалось страшными огненными змеями. Обнаглевший, нахрапистый ветер, жутко завывая и кружа по воздуху уличный мусор, начал больно бросаться песком в лицо и рвать с людей одежду и головные уборы, а от сильных ударов грома было просто не по себе.

Усадив Орлова на заднее сиденье, Серега нетерпеливо скомандовал: «Давай жми!» — и черная «Волга» тут же рванула с места в карьер. Очередная вспышка молнии лишь успела выхватить из сгустившегося мрака заднюю часть автомашины с куском непонятного номера. Буквы было уже не разобрать, а из цифр с превеликим трудом можно было рассмотреть лишь последние — три ссутулившихся черных шестерки.

Добравшись успешно домой, новоиспеченный герой, понятное дело, выложил с порога жене о неожиданном награждении. Аделина Павловна, охнув, всплеснула руками, и, засветившись лицом, повисла на шее у мужа:

— Это, Левушка, для тебя, может быть, неожиданность, а я вот давно поджидала. Уж кому-кому, а тебе-то, конечно же, по заслугам… Нечего тут и говорить! — и она, привычное бабье дело, тут же залилась потоком радостных слез.

Чмокнув растроганную жену и высвободившись из ее объятий, Орлов первым делом утолил одно из томивших его желаний: взглянуть на собственную персону в зеркальном отражении, а, насладившись отменным зрелищем, кинулся накручивать телефон, звонить в Белокаменную. Но сколько ни пробовал набирать, было или занято, или никто не отвечал. Орлов уже начинал терять терпение, но тут на другом конце откликнулись и исключительно приятный певучий женский голос сообщил, что сегодня уже никого нет, а будут только завтра с утра. Что пусть он наберется терпения, ведь утро вечера мудренее. И, игриво засмеявшись, очевидно, прехорошенькая обладательница голоса в конце послала привет его древнему городу и всем землякам без исключения.

Орлов, немного успокоенный ответом столичной барышни, тем не менее буркнул про себя, покачав головой:

— Но вообще-то это черт знает что! Раньше, до перестройки, все торчали на местах допоздна, а сейчас в шесть вечера и от министерских чиновников уже ни слуху, ни духу. Быстро же перестроились, черти полосатые!

А вот до Кружкова Федора Александровича можно было дозвониться, прямо скажем, сегодня без труда, потому как весь текущий день он провел исключительно в домашней обстановке.

Нетрудно догадаться, что вчерашнее вечернее событие произвело на него, говоря откровенно, неизгладимое впечатление и наложило при этом на внешность обожателя маленьких амуров довольно приметный отпечаток.

После ночки, полной кошмарных сновидений, со зловещими оборотнями и прочими жуткими картинами, он очнулся с чугунной головой и отвратительным самочувствием. Внутри, где-то в самом низу живота, что-то неприятно ныло и болело, в ногах поселилась непонятная слабость, а на бледном и помятом лице под провалившимися глазами залегли мрачные круги. Кружков глянул в зеркало и тут же поразился, увидев густую белую прядь волос на своей взъерошенной голове. Словно только что испачкался белой краской.