Чиновник в ярко-синем мундире перелистывает паспорт, на минуту отлучается в соседнюю комнату, где, видимо, имеется картотека шпионов, и просит заехать через неделю. И начинается неделя мучительных терзаний А когда через неделю обращаемся к тому же чиновнику, он встречает вас с лукавой улыбкой.

— Вашу визу решили не продлевать! — сообщает он. — А если у вас есть вопросы, позвоните в отдел общественной безопасности полковнику Танаке вот по этому телефону!..

«О нет, только не это!» — бормочете вы и, взяв паспорт, чуть ли не бегом направляетесь к выходу…

«Ведь дело еще можно замять! — судорожно размышлял разведчик. — Если быстро уехать в Москву, сделав вид, что командировка закончилась по плану, и тихо переждать, если к тому же в японских газетах не появится разоблачительных публикаций, тогда через несколько лет можно снова подать документы на визу, и тот же полковник Танака, саркастически рассмеявшись, прикажет:

— Выдать!..»

Но бывает и по-другому.

— Ах, это вы? — рассмеялся чиновник, перелистав однажды мой паспорт, и тут же поставил в нем штамп о продлении визы, не дожидаясь истечения положенного недельного срока. Обрадованный, я поспешил в торгпредство, чтобы похвастаться перед товарищами по резидентуре.

— Смотри никому не проболтайся об этом! — предостерегающе поднял палец заместитель резидента.

— Никому из японцев? — на всякий случай уточнил я.

— При чем здесь японцы?! — вспылил он. — Ведь не они подписывают заключение о степени твоей расшифровки! Это делают наши генералы…

На них же вся эта сложнейшая суета совершенно не распространялась. Они запросто ездили по всему миру, совершая инспекционные объезды резидентур. Очень часто местная пресса реагировала на их визиты язвительными статьями, в которых резала правду-матку, но эти публикации, губительные для рядового разведчика, на карьере генералов абсолютно не отражались, и те запрашивали очередные визы в иностранных посольствах. Считалось, что генералам расшифровка не страшна, поскольку они не занимаются оперативной работой. Но истинная причина состояла в другом: руководители разведки были уверены, что их коллеги в другой, пусть и враждебной, стране должны относиться к ним более лояльно, чем к рядовым чекистам, проявляя некую международную солидарность руководящих работников. Когда же этого не происходило, наши генералы обижались до глубины души.

Помню, каком вой поднялся в руководстве советской разведки, когда американцы отказали во въездной визе одному из заместителей Крючкова, возглавлявшему промышленный шпионаж, генералу Л. Эта информация была тотчас засекречено от рядовых чекистов. А его распаленные гневом помощники советовали принять ответные меры, v только из-за очередного шпионского скандала эта история отошла на второй план. Генерал же Л., разумеется, выезжал за границу еще множество раз и никто не ставил вопрос о его расшифровке перед противником.

Только изредка, когда опасность нешуточной расшифровки вставала перед генералами слишком явно, они начинали быстро принимать меры по собственному спасению. После того как из Токио бежал советский разведчик Станислав Левченко, все его коллеги затаились в страхе, втянув головы в плечи, а у одного из них даже случился сердечный приступ. Ведь теперь всех, по правилам КГБ, должны были признать расшифрованными и закрыть им выезд за границу. Для разведчика это — конец карьеры. И только начальник Левченко, будущий генерал В., более всех причастный к его побегу, ходил по высоким кабинетам и задорно предлагал:

— А пошлите-ка меня на неделю в Таиланд! Увидите, ничего со мной не случится! Козни Левченко мне не повредят!..

Просьба В. была уважена. Он быстро съездил в Бангкок, и с ним действительно ничего не случилось, как не случилось бы этого и ни с кем из его младших коллег, известных Левченко по совместной работе в резидентуре. Да вот загвоздка: их никто и не думал посылать в Таиланд, а если бы они посмели заикнуться об этом, как В., это было бы воспринято с неодобрением и укором — как стремление любой ценой вырваться за границу, а может быть, и убежать туда вслед за Левченко. Некоторых из них, правда, все же стали выпускать через несколько лет за рубеж, но иные застряли в Москве навечно.

В. же продолжал ездить в заграничные командировки как ни в чем не бывало. Разоблачительные и злые статьи Левченко в журналах, разошедшиеся по всему миру, генералу нисколько не повредили.

«Такого мои родители не переживут!» Это было первое, о чем я подумал, когда поздней ночью 15 июля 1985 гола в парке Сэндзоку под проливным дождем из зарослей кустарника вышла группа мужчин в светлых плащах и направила на меня луч прожектора. Где-то рядом застрекотала видеокамера. Их появление оказалось полной неожиданностью для меня, потому что я-то ждал завербованного мною китайского агента по фамилии Кан.

— Мы желаем побеседовать о господине Кане. Прошу проехать с нами в полицейский участок! — сказал один из них довольно холодным тоном.

Эх, если бы я знал, что именно сегодня после длительного периода отчуждения в советско-китайских отношениях в Москву с официальным визитом прибывает высокопоставленный представитель китайского правительства, заместитель премьера Госсовета Юй Цюли! Тогда бы я сразу сообразил, что японская контрразведка вполне может воспользоваться моей встречей с Каном, чтобы заявить на весь мир: «Советский Союз с одной стороны дружит с Китаем, а с другой — вербует у нас в Японии китайских ученых!» Тогда очередной контакт с агентом можно было бы и пропустить. Не случилось бы ничего страшного, если бы он, прождав меня положенный час, ушел бы восвояси, в студенческую общагу, сожалея, может быть, об утраченной возможности наесться до отвала в роскошнейшем ресторане. Но через пару дней я отловил бы его на улице и, в порядке компенсации, повел бы в сверхдорогой ресторан, где официанты в черных фраках тотчас устремляются к вам и разве что не бухаются перед вами на колени.

Однако о визите Юй Цюли в Москву я и понятия не имел, хотя и был корреспондентом ТАСС, обязанным находиться в курсе событий. Но на самом-то деле я никаким корреспондентом ТАСС не был! И у меня не было времени вникать во всю эту информационную шумиху, к которой разведка отношения не имела. Похоже, не знало об этом и руководство токийской резидентуры КГБ, хотя в ее штате имелся сотрудник, отслеживающий всю информацию о Китае, содержащуюся как в японских газетах, так и в информационных сообщениях, добытых нами, разведчиками. На их основе он составлял ежедневно несколько шифротелеграмм в ЦК КПСС.

Он был отличным китаистом и подолгу рассказывал мне, как работал в Пекине в годы культурной революции в советском посольстве. Однажды беснующаяся толпа хунвэйбинов окружила его машину и не давала ей двинуться с места в течение чуть ли не целых суток. С ним вместе в машине находилось несколько его коллег. Все они мужественно переносили эту попытку. Достоинство советских дипломатов не позволяло им просить хунвэйбинов хотя бы на несколько минут выпустить их из машины. За все это они получили ордена «Знак Почета».