Затем, гренадеры, под командованием Лестока (штатского иностранца! – Авт.) и свояка императрицы Воронцова, арестовали ничего не подозревавших «немцев» вместе с младенцем – императором. (94,131)

И тут есть резон еще раз вернуться к тому, о чем говорилось выше – к социальной базе переворота – если к данному перевороту вообще применимо этот термин.

Заговор этот был организован не высшими офицерами и даже не средним составом. Движущей и ударной силой стало «солдатство» гвардейских полков, основную массу которого составляло небогатое и незнатное провинциальное дворянство, по сути не изменившееся с допетровских времен.

Ограниченное и необразованное, уже давно тяготившееся своей обязательной службой, которую обязано было проходить, по давней традиции, с самых низших ступеней, и практически не имеющее надежды на то, чтобы достичь высоких званий и должностей, пределом возможностей которого была должность поручика или, в крайнем случае, штабс-капитана в обычном полку, которой они ждали бы до седых волос. Добавьте сюда еще и зависть к иноземным офицерам и чиновникам, в которых видели вовсе не злодеев которые «Россию-то нашу ядят» (цитата из рапорта в Тайную Канцелярию), а конкурентов по службе. Не говоря уже и о том, что в этой среде наверняка не исчезло полностью мнение, что иностранцы если не слуги Антихриста, то что то близкое к этому.

Успех переворота сулил всем этим людям – солдатам и унтерам, стремительный карьерный взлет, а что до неудачи… В подобных ситуациях склонны ставить на кон свою голову и куда более умудренные опытом люди, а что уж говорить о вчерашних дворянских недорослях, большинство из которых прибыло в Петербург из своих захолустных имений, и могло разве что коряво расписаться.

Переворот был совершен с удивительной легкостью – силами всего лишь одной гвардейской роты (по злой иронии судьбы – одной из образцовых гренадерских рот, созданных под руководством принца-регента как пример для подражания остальным).

И никто из назначенных и обласканных Анной Леопольдовной офицеров и командиров гвардейских полков не попытался защитить законную власть.

Достаточно оказалось разогнать дворцовый караул, схватить нескольких высших чиновников и военачальников, и взять под стражу августейшее семейство – и все безоговорочно перешли на сторону победительницы.

Спешно созванные вельможи – князь Черкасский, А.П Бестужев-Рюмин, генерал-фельдмаршал Ласси, Н. Ю. Трубецкой (генерал-прокурор Сената, благополучно пересидевший на своей должности семь царствований и, по собственному признанию, успешно лишавший менее гибких коллег положения, имущества, и жизни), принялись поздравлять Елизавету, и все, как один, присягнули ей.

Не менее любопытно то, как развивались события дальше.

Хотя, как уже говорилось, подробного плана переворота не имелось, но зато идеологическое обоснование захвата власти Елизаветой, продумано было неплохо.

Было объявлено, что «злые» иноземцы, во главе с Остерманом, скрыли и уничтожили завещание Екатерины, оставлявшее власть своей дочери и, следовательно, правление Анны Иоанновны, а уж тем более – коронация Иоанна Антоновича и регентство Анны Леопольдовны было незаконным, ибо они «ни малейшей претензии и права к наследию всероссийского престола ни по чему не имеют».(85,97)

Более того, была сделана попытка вообще вычеркнуть это короткое царствование из истории, словно его никогда и не было.

Были изъяты из обращения монеты, с изображением младенца-императора, аннулированы и изъяты все указы, изданные от его имени, сожжены листы с присягой ему. Старательно изымались все официальные бумаги с его упоминанием, и даже обсуждался вопрос об уничтожении всех документов, помеченных его титулом – то есть всей годовой документации официальный учреждений – в центре и на местах, и отмене всех указов и повелений. В итоге ограничились только помещением их на особое хранение, а ссылки на какой – либо закон эпохи регентства, давались «без упоминания имен». Даже в инструкциях относительно содержания свергнутого младенца-императора и бывших регентов говорилось лишь об «известных вам персонах».

Все это напоминает не столько деятельность законных наследников по восстановлению исторической справедливости, сколько довольно неуклюжую попытку преступников скрыть следы своего преступления.

И в самом деле, обстановка в столице после переворота скорее соответствовала именно этому. Более того – картина, которую рисуют очевидцы выглядит весьма похоже на то, как если бы победителям отдали взятый город на поток и разграбление.

Вот мнение о перевороте 1741 года, и поведении гвардейцев английского посла в Санкт-Петербурге:. «Они и считают себя здесь господами и, быть может, имеют для этого слишком много оснований» – мнение, может, пристрастное, но довольно верное. Вот другое описание тех дней. Дворец Елизаветы: «Большой зал дворца был полон преображенскими гренадерами. Большая часть их была пьяны; одни, прохаживаясь, пели песни (не гимны в честь государыни, но неблагопристойные куплеты), другие, держа ружья в руках, и растянувшись на полу, спали…». Так изложил увиденное офицер Воронежского полка, находящийся проездом в Петербурге. И это не просто безобразия пьяных солдат, за которые, кстати, по суровым петровским законам, приводящих, например, А. Буровского в ужас, этих солдат – простолюдинов и дворян без разбора полагалось бы, самое меньшее – высечь шпицрутенами.

Даже восторженно относящиеся к Елизавете историки вынуждены признавать, что население оказалось беззащитным перед самоуправством гвардейцев – особенно лейб – компанейцев, не признававших над собой никакой власти.

Через три дня после переворота началась неограниченная выдача вина гвардейцам, и уже вскоре сама государыня была вынуждена издать приказ офицерам «унимать» благородных дворян, которые «по улицам пьяные шатаютца».

Положение улучшилось только после отправки (не без труда) половины гвардии на войну со шведами, где пришлось приложить немало усилий, чтобы взять ее в руки. В действующей армии гвардейцы устраивали массовые драки, нападения на офицеров – иностранцев и их зверские избиения. Приходилось подавлять их буйство с помощью вооруженной силы, задействовав неразложившиеся армейские полки.(86,17)

Но еще до апреля 1743 года «шумство» и драки среди гвардейцев были обычными не только на улицах и в кабаках, но и в дворцовых покоях, где гренадеры пьянствовали и буянили (ну точь-в-точь, как если бы захватили вражескую столицу), водили себе с улицы для компании «неведомо каких мужиков», вывешивали в окнах подштанники на просушку, и могли заявится в любое учреждение, с указанием, как надо решать то или иное дело.

Имел место показательный случай – 19 летний сержант Невского полка Ярославцев, прогуливающийся в нетрезвом виде в обществе проститутки, (дамы этой профессии, по петровскому «Артикулу воинскому», «имеют быть с бесчестьем отогнаны от полков»), отказался уступить дорогу кортежу Елизаветы. «И бранили (солдат и шлюха – Авт.) тех ездовых и кто из генералов и из придворных ехали, матерно, и о той брани изволили услышать ее императорское величество…», – так хвастался лихой гвардеец приятелям после случившегося.(86,18)