Не задумываясь, подхожу к ним.

— Алекс? — спрашиваю я, подойдя к закоулку.

Он поворачивает голову, выстреливая в меня взглядом. Я ни разу не видела его таким измученным. Он молчит, но его шафер — если это он — смотрит прямо на меня.

— Мы придем через минуту, — твердо говорит он, побуждая меня уйти.

Алекс поворачивается к нему и шепчет что-то на ухо. Его друг меняется в лице.

— Что ты здесь делаешь? — Его друг спрашивает меня еле слышно.

— Я фотографирую свадьбу, — отвечаю я, приподнимая фотоаппарат.

Он смотрит на Алекса, не веря собственным ушам.

— Она фотографирует свадьбу? — потрясенно спрашивает он.

— Я Бронте, — представляюсь ему, до сих пор не понимая, что происходит.

— Я знаю, кто ты есть. — Он произносит это таким тоном, что мне становится ясно, что знает не только, кто я, — он знает вообще все.

Осознав это, я чувствую подступающую тошноту. Но я беспокоюсь только об Алексе. Его трясет.

— С тобой все в порядке? — взволнованно спрашиваю я, не заходя в переулок. — Уже почти полдень.

Он поспешно кивает, но не смотрит мне в глаза.

— Просто дай нам минуту, не сложно? — чуть ли не разъяренно обращается ко мне его лучший друг, которого я даже никогда не встречала. — Какого черта ты вообще здесь делаешь?

— Эд, — угрожающе предостерегает Алекс, обернувшись к нему. — Может, это ты нам дашь минутку?

— Друг, что ты делаешь? — спрашивает он, сокрушаясь. Он смотрит на часы. — Зара будет с минуты на минуту.

— Ты думаешь, я не знаю? — говорит Алекс. — Пожалуйста. Просто оставь нас на минутку.

Эд смотрит на меня тяжелым взглядом и проходит мимо. Я быстро оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что никто не вышел из церкви и не ищет нас. Алекс не шевелится и не выходит из темного переулка, и, собравшись с силами, сама ныряю к нему навстречу в полумглу. Он неотрывно смотрит мне в глаза.

— Я так замучался, — шепчет он, и его глаза наполняют слезы.

Мое сердце открывается ему навстречу, и в эту секунду я хочу только одного — обвить его руками и постараться унять его боль. Но я остаюсь на месте и жду, когда он заговорит.

— Сегодня утром я вошел в гостиную, и там сияла полоска света, которая просачивались между занавесками. В потоке лучей загорались кружащие пылинки.

Меня берет озноб. Я прекрасно понимаю, почему он рассказывает об этом. Он вспоминает наше первое утро после встречи. Но не знаю, к чему это.

— Вот что ты сказала тогда: уйди со света и увидишь, как это красиво, — по его щекам бегут слезы. — Я ничего не видел, Бронте. Я до сих пор не вижу четко. Слишком на меня давили. Слишком много внимания друзей и семьи к нам с Зарой в этом году. Вся эта помолвка ужасно вводила в смятение. Я просто хочу остановиться и во всем разобраться. Но не могу. Все происходит слишком быстро.

— Алекс, — шепчу я, не решаясь коснуться его.

— Я люблю тебя, — в его голосе слышится безысходность.

Я потрясенно выдыхаю, а внутри все сжимается от боли.

— Но и Зару тоже.

Страдание окутывает меня, словно туман, но даже сквозь него я четко различаю, что не он один любит двоих человек.

— АЛЕКС! — раскатисто гремит в переулке громкий выкрик Эда. — Зара идет.

Мы встречаемся с Алексом глазами, но я вижу в них только ужас. Я качаю головой и отхожу от него. Он сам должен решить.

Вернувшись в церковь, я чувствую, что просто не в силах работать, и осознаю, что это не только его решение. Оно и мое тоже. Локи или Алекс — я не знаю. Я по-прежнему не знаю. Церковь заливает до боли яркий и слепящий свет.

Меня охватывает дрожь, и я подавляю рвотный позыв. Я как будто не здесь, и до меня, словно сквозь туман, доносится шепот, проплывающий над собравшимися. Жениха по-прежнему не видно у алтаря. Кому-то из гостей сообщают, что невеста уже приехала. Мать Алекса оборачивается и с волнением смотрит на дверь. А потом на ее лице появляется улыбка.

Я узнаю его запах, еще не увидев его, и аромат его лосьона тянется за ним шлейфом, когда он проходит мимо. Находясь в шоковом состоянии, смотрю, как они с шафером занимают свои места у алтаря. Кое-кто из гостей непроизвольно начинает хлопать в ладоши, а Эд энергично раскланивается. Алекс просто стоит. Он смотрит прямо перед собой. А потом начинает играть орган.

— Все готово? — смутно чувствую, что радостная Рейчел, похлопав меня по плечу, проходит мимо, ничего не зная о смятении, бушующем внутри меня.

Трясущимися руками подношу фотоаппарат к лицу. Я не могу повернуться и посмотреть на нее. Я не выдержу. Я не хочу смотреть на ее платье. Рейчел сделает достаточно снимков. Я просто не могу ее фотографировать. Слышу радостные возгласы. Знаю, что сейчас она позади меня. Но моя основная задача как помощника Рейчел заключается в том же, в чем и всегда: я должна запечатлеть первую реакцию жениха, когда он увидит невесту. Руки перестают трястись, когда я увеличиваю изображение. Я хорошо его вижу. Он все еще обращен лицом к алтарю. Краем глаза я вижу, что сбоку проплывает белое пятно. Кажется, что моя душа вышла из тела. Я хочу, чтобы он посмотрел на нее, чтобы я спокойно снимала их, так хорошо, насколько смогу. Делаю несколько снимков, не желая пропустить момент, когда они встретятся глазами, но он не смотрит на невесту. Он смотрит прямо в объектив. Щелк. Взгляд его голубых глаз впивается прямо мне в сердце. Щелк. На лице Эда проступает тревога, когда он понимает, на кого обращен взгляд Алекса. Затем, секунду спустя, к нему подходит Зара. Наваждение отпускает его, и он поворачивается к ней, удивленно улыбаясь невесте, будто она какой-то полузабытый друг, с которым неожиданно столкнулся на улице. Щелкаю только раз.

Она может довольствоваться этим снимком.

Остальные — мои.

Я сама не знаю, как я смогла выстоять следующие полчаса: молебен, гимны, вводная часть, клятвы. Когда Алекс заявляет о своем желании жениться на ней, часть меня умирает, но еще далеко не конец церемонии. Зачитывание отрывка из Библии. Обращение священника к молодоженам. Клятвы.

— Клянусь…

Это убивает меня.

А потом священник произносит громко и четко: «Вы связаны волей Господа, и пусть никто не разлучит вас».

Дрожь пробегает по всему телу, и я не могу ее унять. Кажется, мне сейчас станет очень плохо. Я едва держусь на ногах, не говоря уже о том, что не могу сосредоточиться на объективе, и как это будет выглядеть, если меня стошнит?

Сумка кажется еще тяжелее, когда я поворачиваюсь и поспешно выхожу из церкви, спеша мимо съежившихся от холода туристов, усевшихся на ступеньках в церковном дворе.

Фотоаппарат бьет меня по груди, и меня охватывает непреодолимое желание зашвырнуть его в мусорку или разбить о землю. Конечно, я кривлю душой, но у меня такое чувство, будто он заразный, будто он душит меня — и я не хочу к нему прикасаться. Но мне придется снять жениха и невесту, когда они выйдут из церкви.