я не особенно боялся быть пойманным на враньё. Не та ситуация. В любом случае, информация, которой я владел, била любой контраргумент со стороны не только этого парня, но и других фигурантов подполья. Психологически будет вернее, если именно он, а не я сам, первым преподнесёт информацию об офицере разведки заброшенным с таинственным заданием в лагерь для военнопленных. Чем бессовестнее ложь, тем выше вероятность, что она будет принята. Об этом писал в моей реальности ещё Алоизыч в «Майн Кампф». Помнится, у него дословно по-другому: «Солги только посильней — что-нибудь от твоей лжи да останется.» Конечно, я старался уже через Семёна сыграть на скрытых чувствах большинства подпольщиков. На их неумирающей надежде на то, что Родина их не бросила и обязательно придёт на помощь, в какую бы тяжёлую ситуацию они ни попали. Подленько? Но мне нужны были союзники. Как воздух! Расшевелить! Заинтересовать! Время начинает поджимать…

Семён, услышав мой ответ, открыл рот от удивления, а я ещё раз напомнил себе, что этому пареньку всего-навсего двадцать два года. Пацан ведь ещё совсем. Хотя и битый-перебитый.

— Брешешь! Не может быть! Да ты…провокатор! Сука! Хотя погоди…бред…нет…Вайсман? Нет! Ему-то зачем, после всего? Так сложно…ничего не понимаю… — похоже, парень впервые растерялся. Но я зря переживал за психологическую устойчивость еврейского поселкового учителя.

Минуты не прошло, как Семён, встряхнувшись словно дворовый пёс, и, вылив на голову ковш холодной воды, вернулся на полок, бросив мимолётный взгляд в окошко.

— Как там? Колет? — поинтересовался я.

— Колет, колет… Олег это дело не очень любит. Чурбаков ему ещё надолго хватит. Хм. Остаётся один вопрос: ну и зачем ты мне всё это рассказал, товарищ…

— Называй меня, как и прежде, Пётр Теличко. Ничего не изменилось. Для всех я такой же военнопленный, которого взяли писарем в отдел учёта. А ты мой непосредственный начальник. Точка. А рассказал я тебе для того, чтобы наладить контакт. Ты мне очень нужен для связи с подпольем. У меня есть своё задание и выполнить его без помощи местных товарищей я не смогу.

— Но я не знаю никакого подполья!

— Так, Сёма, договоримся сразу. Врать мне бессмысленно. Про тебя и подполье я знаю. Если ты не понял, то в ГРУ есть подробная информация о лагере, его устройстве и сведения о подполье. И играть в кошки-мышки со мной не советую. Ну!?

— Я и не играю, Петро, просто ты должен понять. Конспирацию никто не отменял. И за её нарушение мы можем поплатиться оба, — лицо Родина выражало крайнюю степень напряжения.

Да, а парня-то серьёзно накрутили. Такой, чтобы не выдать своих, и глупостей от отчаяния натворить может.

— Погоди, Сёма. Не мельтеши. Давай так. Я тебе сейчас кое-что расскажу для доказательства кто я такой есть. А ты сам решишь и с товарищами посоветуешься, идти со мной на контакт. Или нет. Идёт?

— Ну, если так… — пожал плечами старший писарь.

— Тогда слушай внимательно. Группа сопротивления организована совсем недавно. В феврале сорок второго. Во главе группа офицеров и политработников. Назову несколько имён для достоверности, но их настоящие звания, скорее всего, изменены. Кстати, не без твоего участия, Сёма. Так как ты — очень важное звено. Свой человек в администрации. А это: подготовка подложных документов, возможность перенаправления на нужные работы, определение в лазарет, полная замена личности…да что мне тебе объяснять! Итак, руководство: Захар Степанович Добряков, старший политрук, сотрудник дивизионной газеты, сейчас должен быть санитаром в тифозном бараке, Михаил (Моисей) Зиновьевич Темкин, капитан артиллерист, партийная кличка «Зина», герой Гражданской войны, Анатолий Васильевич Тыря, связист, старший лейтенант, Олег Васильевич Никитин, младший лейтенант, лётчик, Мамука Батаевич Кирвава, младший политрук, партийная кличка «Бичо». Хватит? Всего в составе антифашистского сопротивления сейчас около 250 человек.

Не знал, что в натопленной бане можно так бледнеть. Но Семён был явно поражён услышанным гораздо больше, чем своей биографией из моих уст. Я не стал тянуть и посчитал его молчание за согласие помочь.

— Будешь разговаривать с ними, постарайся для начала с кем-то одним. Есть ведь кто-то, кому ты доверяешь больше всех? Нужно, чтобы обо мне знали, как можно меньше людей. И предупреждаю: почую, что вы решили сдать меня немцам, чтобы не подставляться, ликвидирую всё ваше командование, и глазом моргнуть не успеешь. Усёк?

Я блефовал на грани фола. Топорно, грязно. До настоящего грушника мне было как до Китая в коленно-локтевом положении. Но удача мне сегодня явно благоволила.

— Хорошо, — согласился Семён, — давай уже помоемся и пойдём, вода остывает.

— Когда ответа ждать?

— Завтра суббота. Все работы у заключённых по обычному расписанию. Мы с тобой продолжаем заниматься архивом. Вечером за час до отбоя пойдём в лазарет для сверки карточек и списков прибывших — убывших. Там и условимся встретиться.

— Принято.

Одевались уже в полном молчании. Обоюдное напряжение, возникшее при разговоре, не давало в полной мере насладиться ощущением лёгкости и чистоты после парной. Также молча сходили на ужин. Родин вёл себя естественно, улыбался. Даже перекинулся парой шуточек с полицаями.

В эту ночь, как и в предыдущие, я не сомкнул глаз. Прислушивался, приглядывался к Сёмкиной койке. Весь вечер перед этим наблюдал, кто крутится вокруг старшего писаря. Но так никого особенного и не заметил. Пришлось буквально насильно заставить себя поспать два часа перед утренней побудкой. Всё равно приснился кошмар, будто Родин оказался агентом Кригера и меня пришли арестовывать. Пришлось срываться во все тяжкие. Не сон, а кровавый триллер какой-то.

Радовало одно: в видениях своего подсознания я всё же вырвался из лагеря. Но почему-то на танке, отстреливаясь из зенитного пулемёта и связки фаустпатронов, а догоняли меня немецкие охранники и полицаи верхом на гусеничных мотоциклах. Бред сивой кобылы. Вот что значит избыточное питание.

Проснулся в холодном поту. За окнами барака едва брезжил рассвет. Интересно, я кричал во сне? Вроде бы никто из соседей не проснулся. Здесь народ спит чутко. Состояние перманентного стресса — вот как это называется. Красивый термин. «Перманентный стресс». Для несведущих так бы могла называться, скажем, женская причёска.

Ну да ладно, пора вставать. Нечего себя накручивать. Ещё целый день заниматься ударным трудом на благо Рейха, не забывая улыбаться и прогибать спинку.

День показался каким-то серым и скомканным. Но я, несмотря на частые отлучки Родина, старался тоже выглядеть спокойным и даже шутил, рассказав пару анекдотов, переиначив их на современный лад. Хотя анекдоты о евреях проходили в писарской среде «на ура» и без особой переделки.

В лазарет отправились раньше, чем обещал Родин. Сразу после обеда. Прихватив с собой