— Именно, правое должно постоянно добиваться права на существование, на местожительство. Почему это происходит? Волоконная связь, соединяющая левое и правое полушария мозга, атрофируется, усложняя процесс анализа поступающей информации. Правые все время говорят, левые не слышат, они заняты делом, а правых считают бездельниками и пустословами. Левые и правые перестают понимать друг друга. Как этого избежать? Необходимы мероприятия, не только предотвращающие изменения, но и активирующие мозолистое тело мозга.

— Нужно вовремя наводить мосты, — снова отличился Умник.

Мефодий одобрительно покачал головой:

— Но об этом мы поговорим с вами в следующий раз.

* * *

12.00

Пушка пробила выстрелом небо и полдень. 12.00 Ангел встрепенулся, стряхнув с себя снег. Но остался пришпиленным. Улетать от нагретого места не хотелось, да и куда в такую холодрыгу. Планировал слетать до Москвы и обратно, но сегодня решил отлежаться дома. Внизу скованная льдами Нева. Зимний дворец, зимний народ. Горстка людей, приклеенная к стене Петропавловской крепости, ловила мнимое тепло солнечных лучей. Люди не менялись. Это было логично, власть не меняется, с чего людям-то меняться. Отношения народа и власти зашли так далеко, что даже секс не радовал, оргазмы стали все реже, он чувствовал, что она давно уже их имитирует. Ему вдруг захотелось развестись и жениться на другой.

Любовь прошла, причем у обоих.

Ангел с осуждением посмотрел налево, на «Аврору». Крейсер на штраф-стоянке, отбывала срок за пальбу в общественном месте.

Все замерло, встало, будто вечная мерзлота. Наступил ледниковый период. Ангелу вдруг стало скучно, захотелось шалить. «Ангел я или не ангел?» — лизнул он золотой шпиль, и язык его вмиг приклеился к ледяному металлу. Он замахал крыльями, попытался отцепиться, но тщетно. Начали подлетать любопытные чайки, понимая, что случилось нечто внештатное.

— Щаво утавились? Похли вон!! — попытался он отогнать глупых чаек. Ангел рванул со всей силы, но резкая боль остановила его. «Мне больно?»

Одни улыбались «не ангел», другие чайки сочувствовали «до ангела тебе еще как до Луны», третьих уже послали, и они полетели разносить весть. Ближе всех к проблеме оказался ангел с Александрийского столпа.

Скоро он был на месте, облетел Петропашу и, махая крыльями, завис в воздухе:

— Что, Петропаша, влип?

— Ага, вип, Саня.

— ВИП, — засмеялся Саня. — У меня сегодня предчувствие с самого утра, что-то не клеится. Нет, клеится, еще как. Я же говорил тебе, что ты не ангел. И не только я тебе это говорил.

Он примостился на золотом шаре под шпилем и сложил крылья.

— Ну ты, брат, даешь. А я смотрю — мой любимый ангел пропал с радаров.

— Это фё демоны, демоны, я зумал, они гхеются в акой зуак у пещки.

— Не, чего им греться, им не холодно. Враги не дремлют, — согласился Саня. — В каждого может вселиться бес. Потом ходи, летай, бесчеловечный. Бесчеловечность, — посмотрел на город Саня. — За каждым бесом спрятан человек.

— Ваги поклятые. Кипясоску не наётся? — ангельски глянул Петропаша.

— Кипяточку? Помнишь, как ты называл меня бревном, деревом без корней, каменным членом, у которого всю жизнь стоит на один и тот же дворец. Дворцовая вешалка, пятая колонна, музейный экспонат, каменная жердь, дубина.

— Беву фаи сова обатно.

— Да я не в обиде. Батл есть батл. Селфи сделаем? Шучу. Видок у тебя не очень. Только знаешь, что я подумал — где я возьму кипяток на такой высоте?

— Ы на фо намекаешь?

— Я не намекаю, я дело предлагаю.

— Ладно, ффы.

— Это ты ссышь, а ангелы не гадят, они благословляют. Но даже если и гадят, все равно спасают, — исполнил свою миссию ангел.

— Спасибо, — все еще не мог прийти в себя Петропаша — как такое могло случиться с ним.

— А ты куда? — посмотрел на Петропашу Саня.

— Обратно на иглу.

— Сядь, отдохни. Нельзя на игле так долго.

— Мне можно.

— Похоже, ты так ничего и не понял.

— Чего не понял? — все еще искал во рту свой язык Петропаша.

— Что ты обычный.

— Нет, я избранный.

— Вот-вот. Оттого вид у тебя несчастный.

— Я тащу свой крест.

— Иисусом себя возомнил.

— Ты же не тащишь, мне кажется, ты за него держишься, ухватился и держишься, а ангел должен вести, охранять, оберегать.

— Хорош уже меня вербовать, — все еще не мог привыкнуть к своему языку Петропаша.

— Не надоело тюрьму охранять?

— Ты про крепость? Так уже давно не тюрьма.

— Да? А что теперь?

— Крепость-музей.

— Тюрьма для артефактов. Крепостных много?

— Хватает. А у тебя, Столп? — вспомнил Петропаша еще одно прозвище Сани.

— Столпотворение.

— Рад за тебя. А чего в Москву не переберешься?

— Орлам и звездам ангелы не нужны. Сам-то как? счастлив?

— Сейчас или вообще?

— А какая разница? Счастье — это оргазм души. Человеку хочется еще и еще, но ведь невозможно оргазмировать постоянно. Вот и не требуй от жизни того же самого, тем более от людей, которые рядом. Наслаждайся моментом.

— А я что, по-твоему, делаю? — Словно в подтверждение, вдалеке стальная птица прочертила мигом полоску.

— Это всего лишь самолет. — Саня тоже заметил вдали полоску, оставленную Мигом.

— Нет, это не просто самолет, это Миг.

* * *

— Профессор, а что такое мозолистое тело? Речь идет о космическом теле? Простите, не успел записать.

— Мы говорили об этом на прошлом занятии.

— Отсутствовал.

— Запишите. Связующее звено двух полушарий — по сути, это Вселенная. Волокна, соединяющие две половинки мозга, для обеспечения быстрого обмена информацией между полушариями.

— Вай-фай?

— Да, своего рода. Это средство связи между анализом или интуицией, мыслью и образом, логикой и чувствами, — посмотрел Мефодий на Матильду, которая уже собрала сумку, мяла в руках шарф, готовая покинуть помещение.

«Волнуется, она все время волнуется на моих лекциях. Какое лицо! Она красива, но не знает, что такое оргазм», — решило про себя правое полушарие профессора.

«Да, голодна и торопится на обед», — посмеялось левое.

* * *

Кирилл, по обыкновению, кормил чаек. Кофе в чашке остыл, и он вылил его в атмосферу. Тонкий аромат сваренных свежемолотых зерен захватил пространство. Кофе застыл на утреннем небе, и оно приобрело приятный кремовый цвет. Чаек становилось все больше, но Мигов до сих пор не было. И это начинало беспокоить даже море, когда на балкон влетел радостный Мефодий: