Младшим современником Марциала был сатирик Ювенал. О жизни этого человека нам известно еще меньше. Совершенно верно замечание Лессинга: жизнь этого поэта – в его поэзии. Из самих стихотворений Ювенала становится ясно, что он происходил из города вольсков Аквинума, но жизнь в Риме знал очень хорошо. Писать он начал во вполне зрелом возрасте. Он относился к интернациональной жизни в Риме со всеми ее пороками и приманками совсем как провинциал-римлянин старой закалки, то есть осуждал и клеймил ее. Он обладал глубокой и острой проницательностью, хотя был совершенно лишен чувства юмора: от него не скрылся ни один из пороков его эпохи – от освобожденного раба, кичащегося на улицах своим новообретенным богатством, до вкрадчивого охотника за наследством; от человека, равно готового делать женщине детей или дарить удовольствие другому мужчине, до мужеподобной воительницы, потрясающей копьем на арене.

И прежде всего он знал и осуждал всевозможные сексуальные извращения. Именно поэтому он имеет такое значение для нашего исследования. Больше в данный момент нам сказать о нем нечего, потому что в предыдущих главах мы неоднократно использовали обильные свидетельства, содержащиеся в его сатирах. Кроме того, некоторые из его сатир (которые, как и Марциал, он писал откровенными и недвусмысленными словами) невозможно подробно рассматривать в нашей книге. О душевной организации поэта, ответственной за подобные обличения, мы можем сказать следующее: она представляет собой полную противоположность духовному облику Марциала. При всей критике сексуального поведения своих современников Марциал остается другом и поклонником красотымальчиков и женщин. Но все отношение Ювенала пронизано безусловным пессимизмом и отвращением; он не питает ни малейшей симпатии даже к поэзии Проперция и Катулла. Такими словами начинается его знаменитая шестая сатира:

Только в то время, считает Ювенал, женщины были целомудренны, а браки не осквернялись; едва лишь цивилизация чуть-чуть развилась, чистота нравов испарилась:

Следовательно, истинно умный человек никогда не женится. Ювенал доходит до того, что рекомендует читателям, если те желают укоротить себе жизнь чувственными удовольствиями, развлекаться с мальчиками, а не с женщинами (vi, 33) – похоже, эта рекомендация указывает на сильный элемент гомосексуальности в его характере. После этого следует его извращенный и ужасный «Сон о плохих женщинах»; мы не будем пересказывать здесь подробно, потому что обильно цитировали его в предыдущих главах. В нем нет ни изящного юмора (как, например, у Горация), ни проблеска любви к человечеству: читатель в ужасе отшатывается от ледяной предвзятости моральных суждений Ювенала, словно Катон вернулся из ганнибаловских времен или Камилл из эпохи ранней республики, чтобы осудить римлян эпохи Домициана. Судья делает одно важное замечание (которое мы уже цитировали в другом месте); оно появляется в стихотворении vi, 292:

Те же старые жалобы о чрезмерности римского богатства и могущества… Но немногие из обличителей понимали, что без них римляне (теперь, когда им больше не приходилось воевать) не поднялись бы на новые высоты гуманности.

Ювенал от природы был убежденным женоненавистником: он питал отвращение не к женщинам какой-либо отдельной эпохи, а к женщинам в целом. Эти чувства проявляются в таких строках, как в стихотворении vi, 161 и далее:

Аналогично он осуждает и физическую красоту как таковую – не только женскую красоту, но даже миловидность мальчиков, поскольку считает, что она лишь привлекает соблазнителей (x, 289 и далее). А краеугольный камень в его доморощенной деревенской мудрости – заклинание его предков: mens sana in corpore sano («в здоровом теле здоровый дух»). К этому он прибавляет банальную мысль всех нравоучителей (x, 364):

Еще одно общее замечание. Ювенал, при всем его женоненавистничестве и пессимизме, в первую очередь был стоиком и участником аристократической оппозиции: вся эта оппозиция, вслед за своим величайшим вождем Тацитом, ненавидела империю и считала своей обязанностью описывать жизнь при императорах самыми черными красками. Это следует помнить всегда при чтении сатир Ювенала.

И наконец, мы должны рассмотреть творчество любопытного и разностороннего автора II века н. э. – Апулея. Мы уже приводили несколько выдержек из его сочинений. Поскольку в данной главе речь идет лишь о римской сексуальной жизни, мы не можем исследовать характерные для Апулея связи с восточным мистицизмом культа Исиды и другими религиозными феноменами его времени. Все же в его романе для нас найдется немало интересного.

Он родился в африканской военной колонии Мадаура, вырос в Карфагене, который в то время был центром риторического образования. Много лет Апулей путешествовал по Греции, посетил Александрию, заехал и в Рим, прежде чем возвращаться домой, в Африку. Его путешествия предоставляли ему превосходные возможности для сочинительства, благодаря им он познакомился со всей современной ему культурой – во всех ее частностях, от риторики до мистицизма, от искусства пересказывать простенькие старинные сказки возвышенным и загадочным языком до бесхитростного удовольствия развлекать слушателей грубыми и забавными анекдотами. И весь этот широкий опыт отразился в его главном сочинении, «Метаморфозах» (то есть «превращениях») – романе, полном бесконечного разнообразия. Общий сюжет книги относительно прост и вполне постижим, но он служит лишь рамкой для множества эпизодов, прелестных коротких рассказов, маленьких мелодрам и непристойных анекдотов, и каждый читатель найдет в нем что-нибудь на свой вкус. Стиль романа представляет собой причудливую смесь варварского многословия и изящной изысканности – практически безнадежно воспроизвести этот эффект при переводе. Ведя речь о содержании книги, мы вынуждены ограничиться лишь разнообразнейшими эротическими темами романа, торопливо сменяющими друг друга.