Бычью шею опричника и вправду украшала толстая златая цепь с большим, словно у священника, крестом. Углядев на горле девушки следы поганых лап, Ванька вынес свой суровый приговор:

– Гибели, как воин, от клинка ты недостоин, а потому позорной смертью сдохнешь, – и вдарил сапогом по волосатой заднице, да так, что опричник, перелетев через Аришку, ткнулся головой в очаг, благо, огонь уже погас. Попятившись на четвереньках, Васька вылез из печи, но Княжич, придавив его коленом к полу, потянул за цепь. Душегуб напрягся всем своим могучим телом, да разве можно вырваться из рук лихого Ваньки-есаула, который уродился-то на белый свет лишь для того, чтоб гадов давить. Грязной протяжно пернул, забился в судорогах, затем вовсе обосрался и затих.

Отшвырнув смердящий труп опричника, Ванька бросился к Арине. Та лежала в полузабытьи с закрытыми глазами, но, как только он ее коснулся, девица пронзительно воскликнула:

– Нет, – и попыталась запахнуть свое изодранное платье.

– Не кричи, Ирина, это я.

– Иван Андреевич, родненький, ты жив? – позабыв про все на свете, в том числе и стыд, Аришка обняла Ивана, уткнув его пораненную голову меж своих соблазнительных, как райские яблочки, грудок. – Ой, да у тебя вся голова в крови, – не замечая Ванькина смущения, она оторвала от подола сорочки лоскуток и приложила к ране.

Отчаянная стала, почти что как Еленка, улыбнулся Княжич, но тут же взволнованно спросил:

– А где княгиня?

– В своих покоях осталась. Она велела нам с тобой Андрейку взять да через задние ворота из имения к лесу прорываться.

Атаман порывисто вскочил, однако кузнецова дочь намертво вцепилась в его руку.

– Иван Андреевич, миленький, не ходи, убьют тебя, их там видимо-невидимо, – в зеленых девичьих глазах было столько любви и преданности, что молодой казак невольно остановился.

– Прости, Ирина, не могу я с тобой бежать, а Еленку на растерзание оставить. Ты ж потом сама мне это не простишь.

– Наверно, так, – тихо прошептала девушка, разжимая пальчики.

– То-то же, прощай. Меня, пожалуй, впрямь сейчас убьют, только тут уж ничего не поделаешь.

Взойдя до половины лестницы, – Княжич оглянулся. Аришка шла за ним с ребенком на руках.

– Ирина, не дури, спрячься где-нибудь.

– Где здесь прятаться, все одно найдут, а всем вместе помирать не так страшно.

– А ведь она права, – в отчаянии подумал Ванька. И тут к нему вернулась привычная расчетливая ярость.

– Не найдут, – спрыгнув с лестницы, он вывел Лебедя из стойла, откатил чурбак и чуть не силой затолкал Аришку с сыном в снежную пещеру.

– Сидите тихо, пока казаки не придут.

Прежде чем закрыть отдушину, Иван снял перстень, тот самый, что вручил ему Кольцо, как первую добычу, и подал девушке.

– Возьми, когда Андрейка подрастет, на память обо мне подаришь.

Потревоженный Лебедь ткнулся мордой в хозяйское плечо, как бы спрашивая «А мне что делать?»

– Стой здесь, как только свистну – на двор беги, – распорядился атаман. Взяв Герасимов колчан, в котором осталось только две стрелы, он накинул оброненную кромешником черную епанчу и метнулся вверх по лестнице.

24

В тереме творился самый настоящий погром. Одетые как чернецы-монахи, слуги государя Грозного кто стаями, а кто поодиночке, шастали по княжеским покоям. Не найдя других казаков, кроме тех, что пали у ворот, кромешники, изрядно осмелев, предались безудержному грабежу.

Благодаря Грязновской рясе, Ванька беспрепятственно добрался до опочивальни. С болью в сердце он переступил ее порог. Елены в спальне не было, на княгининой постели лежал опричник с окровавленным лицом и жалобно скулил. Два других валялись на полу бездыханные.

– Хозяйка где? – спросил Иван дрожащим от волнения голосом. Он слишком хорошо знал свою любимую и сразу понял – живой Еленка не сдастся. Как наяву, ему представилась зеленая дубрава, стая озверелой татарвы, зажатый в нежной, длиннопалой руке клинок.

– Сбежала, окаянная. Только далеко шляхетской суке не уйти. За нею князь Никита со своей охраною погнался, – злорадно пояснил пораненный. Глянув в безбородое, белое от гнева Ванькино лицо, он испуганно пролепетал: – А ты кто будешь?

– Твоя погибель, – ответил Княжич, разя врага кинжалом. Покончив с опричником, Ванька скинул ненавистную хламиду – таиться дальше не имело смысла, широко перекрестился и, тоже прошептав «Прощай, сынок», шагнул навстречу погибели. Спасти Елену он уже не надеялся, он хотел лишь умереть вместе с ней.

25

Выбравшись на крышу, княгиня первым делом глянула на малые ворота, те были заперты. Стало быть, Иван с Аришкой даже не пытались убежать.

– Не послушал меня Ванька-есаул. Ирину с сыном, видно, спрятал где-то да за мной отправился, – догадалась прекрасная литвинка, она знала своего единственного еще лучше, чем он ее. – Но, похоже, не дошел. Где ж ему с такою черной силой справиться, – по щекам несчастной покатились слезы. Плакала Еленка не с испугу и даже не от тоски от безысходности, плакала она от жалости к любимому. Ведь это он ей подарил вторую жизнь, лишь только с – Княжичем принцесса рыцарского братства узнала, что такое любовь и даже стала матерью.

«Кабы не Иван, давно б мои поруганные косточки воронье растаскало по степи, а я его, проклятая, сгубила. И что теперь, убийцам Ванечки наградой стать?» – думала Елена, глядя на кинжал. Голубое лезвие стало красным от вражеской крови. Дочь шляхетского полковника вытерла оружие о подол. Вид запятнанного кровью холста напомнил ей про отданное Гжегожу девичье платье и поверг в трепетную ярость.

– Ну уж нет, после Ванечки ко мне никто не прикоснется, даже сам Московский царь, – воскликнула она, рванув с себя сорочку.

– Глянь-ка, ваша милость, что сучка вытворяет, недаром говорят – нет на свете баб бесстыжей, чем полячки. Никак своими телесами за злодейство хочет расплатиться, – раздался за ее спиной насмешливый голос. Княгиня Новосильцева вздрогнула и оглянулась, явив себя царевым слугам во всем своем нагом великолепии. Те замерли, разинув рты.

– Языком-то не мели что попало, али позабыл, как Темрюковна26 тебя однажды чуть медведю не скормила, – строго осадил Афоньку Рубленного Одоевский. – Неизвестно, чем все это кончится. Государь такую диву ни за что мимо не пропустит. Сердцем чую, быть ей ежли не царицей, так царскою любимицей, – добавил он, но про себя подумал: «Правда, ненадолго. Судя по всему, сия деваха давно уже распробована, а Иван Васильевич такого своим бабам не прощает. Однако, чтоб на колья нас пересажать, время у красавицы найдется».