Когда он оделся и снова вышел из чума, все умозаключения подтвердились. Затаиться и спрятаться тут негде, разве что улететь по воздуху. Последняя надежда, что Алефтина ушла по следу снегохода назад, спустившись на лёд озера, не подтвердилась: широкая гусеница машины не так и плотно прессовала снег, отпечатывая характерный рубчатый рисунок, как контрольно-следовую полосу.

К этому времени день истаял, сумрак выдавил из пространства остатки света, и сразу же начался ветер, особенно на озёрном просторе. Терехов взял фонарик, ещё раз, увязая в снегу, просмотрел след снегохода — нет, чисто! Словно на крыло поднялась и умчалась!

Он опомнился, глянул на чум — белой совы не было. Мистический ужас погнал лёгкую позёмку от затылка к спине, однако Андрей отмёл его: чудес не было и быть не могло! Скорее всего, он чего-то не заметил, упустил какую-то важную деталь. В гору на плато спутница пойти не могла: без лыж нереально, снег ещё не спрессованный ветрами, рыхлый, а в долганском наряде по убродному снегу далеко и тем паче бесследно не уйдёшь. Значит она каким-то образом спустилась на лёд, продутое ветрами поле битого и промороженного хрусталя, где следов не остаётся, как на воде. Может, опять ушла кататься? Навернулась же она грудью, и так, что образовались затвердения...

Воспоминание о ночном бреде, а он уже был уверен, что это был бред, опять навеяло холодок мистики, которая в этом случае была неуместной, вредной и даже опасной: только начни верить в чушь — подымется волна паники и мозг разнесёт в прах. Конечно же, Алефтина из-за своей самоуверенности вышла на лёд. Возможно, мягкие торбаса вовсе не оставляют следов, к тому же, гусеничная дорожка за ночь промёрзла и окрепла. Вышла, а там ветер! Она же и так неустойчиво ходила со своим синдромом, наверняка упала — и её могло унести, укатить по льду, поскольку большеватая оленья малица здорово парусит, при хорошей метели будет с ног валить.

Терехов отцепил нарту и запустил снегоход. Сразу же врубил дальний свет и съехал на лёд. Для начала он заложил круг в пару километров близ чума и ничего не обнаружил. Озеро в этом месте было самым широким, искать маленького человека на таком поле, что иголку в стогу сена: фарами не осветишь, да она может и уйти из-под луча света, сделав всего несколько шагов в сторону! Если её понесло, то вдоль озера, до ближайшего тороса и снежного перемёта, где может зацепиться. Далеко от берега уйти не могла, значит надо искать где-то вдоль него.

Он проехал километров девять по ветру, когда заметил среди льда каменный остров, от которого в обе стороны к берегам тянулись снежные заструги. Ловушка для унесённых ветром была надёжной! Терехов проехал вдоль неё до острова, затем до противоположного берега, а это ещё километров шесть, и тут двигатель взревел на высоких оборотах и заглох. Снегоход прокатился несколько метров и встал. Только сейчас Андрей вспомнил, что не заправил машину, и это верный признак, что кончилось топливо. Для убедительности он глянул на приборы, потом посветил фонарём в бак — пусто...

А к вечеру потеплело градусов до пяти мороза, и ветер набирал силу, причём, если всё время дул в спину, то теперь будет встречным. Он прикинул, как далеко уехал от чума и нарты с бензином, получалось по прямой — километров пятнадцать, если не больше. И сразу же определил направление — идти против ветра, постепенно прижимаясь к своему берегу.

Озёрная долина, врезанная в горный массив плато, была ещё и руслом воздушных потоков. Здесь наверняка летом гудели шторма, а зимой свирепствовали метели, и дыхание Ламы было дыханием его ветров. Утеплённые сапоги с рубчатой пластиковой подошвой нормально держали чистый лёд, но сухая снежная позёмка только напоминала с виду соль, на самом деле становилась скользкой прокладкой. Чтобы не падать, приходилось идти, как на лыжах, не отрывая ступней, и это сильно сбавляло скорость. Он в буквальном смысле брёл по льду, как бредут по воде, и ещё при этом надо было успеть пригнуться, встать в бойцовскую стойку, дабы принимать удары порывов ветра, иначе сшибёт с ног и укатит назад.

Теперь он был уверен, что чёрную сову ночью унесло, и она где-то борется со стихией на ледяном поле. И надо же случиться такому, что он впопыхах выехал со стана, не проверив топливо, что делал всегда. Одна ошибка — и бездарно потеряно много часов!

Он не боялся, что Алефтина замёрзнет: в оленьем наряде да в такую погоду можно спать в снегу. Иное дело — выбьется из сил, впадёт в отчаяние, а тут ещё шалит вестибулярный аппарат, похмельный синдром... В любом случае её придётся искать, бороздя всё пространство ледяного поля вдоль и поперёк, сама она не вернётся. Утешало единственное: прихватив канистру с бензином, на обратном пути можно было встать на лыжи-голицы и лететь по ветру, как на крыльях.

Иногда встречный напор ветра ослабевал, Терехов прибавлял шагу и пробовал бежать, однако улёгшаяся позёмка тотчас же опрокидывала на лёд. А любое падение выбивало из ритма и отнимало силы.

За первые два часа он кое-как вышел к своему берегу и сошёл с голого льда на заснеженную полосу припая. Здесь можно было идти нормальным шагом и всё равно с осторожностью, потому что часто попадали заметённые торосы, плавник и камни. Попутно он продолжал искать Алефтину, освещая фонариком все тёмные предметы, если они напоминали лежащего человека. Но всё оказывались вмороженные топляки и продолговатые булыжники.

Однажды он вздрогнул, когда в луче фонаря отчётливо мелькнула шерсть, набитая снегом. Терехов кинулся к полузаметённому бугру у припая и с облегчением узрел оленью тушу, вмёрзшую в лёд и уже наполовину изгрызенную песцами.

К чуму он добрался лишь через пять часов беспрерывной ходьбы, и уже замороченный, отупевший, проскочил мимо берегового откоса с хорошо намятым снегоходным следом. И отшагал уже сотню метров, прежде чем до сознания дошёл его вид, отмеченный зрительной памятью, и ещё белая решётка «зубов кашалота», слабо светящаяся во тьме. Андрей добрёл до нарты, достал канистру, лыжи и всё-таки присел, дабы перевести дух. Он не собирался заходить в нетопленный чум, поскольку печка и еда отняли бы ещё час, а Терехов рассчитывал за это время докатиться по льду до снегохода. Он не верил в чудеса, через несколько минут надел лыжи, но всё-таки прежде чем скатиться с откоса на лёд, заглянул в чум, посветил фонариком — Алефтины не было.

Весь обратный путь он летел по ветру: иногда, при сильном напоре, садился верхом на канистру и ехал, раскинув полы куртки, как парус. Однажды в такой по-мальчишески восторженный и бездумный момент, когда тебя влечёт стихия, Андрей внезапно услышал голос. Показалось, это его окликает, зовёт чёрная сова, находясь где-то близко. Он попытался затормозить и полетел кубарем, выпустив канистру, которую понесло вперёд. И тут надо было выбирать: или тормозить ногтями и зубами по льду, слушать звуки и гадать, не почудилось ли, или догонять канистру с топливом. Он выбрал второе, и когда заправил снегоход, вернулся примерно в это место и навертел там столько зигзагов и петель, что закрутился сам.

Упустив момент, когда в озёрном ущелье сменилось направление ветра, Андрей потерял ориентиры. Он дул здесь, как по расписанию, плато Путорана продолжало дышать, даже будучи замороженным, и это заставило воспринимать его, как живое существо. Эта мысль вкралась незаметно и укреплялась медленно, отвоёвывая рубежи в сознании. Ожившее озеро потянуло за собой белую сову, что прилетала, чтоб погреться возле трубы на чуме. И теперь мысль, что чёрная сова обратилась в белую, не казалась такой уж фантастичной. Может, и в самом деле Путорана излучает какую-нибудь космическую энергию? И существует некий портал, где она излучается, и возможно перевоплощение? Почему-то здесь не живут туземцы, а ещё, говорят, геофизики где-то в этом районе устроили два подземных ядерных взрыва. А что проверяли, что изучали — молчок!