Он попытался унять фантазию, ушёл в кунг, чтоб не видеть хищников на добыче, но зелёная потёртая фуражка была в руках и только раздразнивала воображение. Шутка про великого шамана и способность предвидеть события всё же действовали на подсознание и будоражили душу. Безудержно влюблённый, он мог потерять осторожность, как птицы при виде пищи!

В следующий миг Терехов вспомнил — за кунгом стоит «кабриолет» Жоры, и ключ остался в замке зажигания. Надо ехать немедленно, фуражку могло долго носить по степи, и это чудо, что она прилетела на стан, да ещё под свет фонаря! Стартёр у отслужившего своё УАЗа только щёлкал и не крутил мотор, и благо, что рукоятка оказалась в кабине. Двигатель всё-таки запустился, и даже фары включились, но оказалось непросто тронуться с места на болотистой земле — работал один задний мост, а резина лысая.

Птичье пиршество распалось лишь на время, пока Терехов проезжал мимо. Вспомнил, что не заглушил электростанцию, но возвращаться не захотел, да и будет ориентир в степной местности. Искать ночью человека на земле — почти безнадёжное дело, тем более, что нет следов, есть лишь примерное направление — против ветра. В свете фар скорее увидишь кобылицу, если она на ногах.

Терехов ехал стоя и зигзагами, стараясь высветить фарами побольше местности, но в лучах лишь изредка мелькали птичьи силуэты. От бесконечного верчения головой и тряски заболела рана, тёплая струйка потекла под куртку. Если с Жорой что-то приключилось, то на первых километрах пути, не могло так долго гонять по степи фуражку!

Однако Андрей проехал около пяти километров и никаких следов не обнаружил. Впереди начинался подъём, но куда, сориентироваться в потёмках и без карты было почти невозможно. Ко всему прочему, начал меняться ветер, и мерцающий далеко позади галогеновый прожектор на стане стал уходить сильно влево.

Терехов выехал на вершину холма, остановил машину, и тут в свете фар, где-то внизу вроде бы медленно прошествовала тень бредущего коня. Бросая машину по сторонам и рыща светом, он поехал вниз по пологому склону, и вновь, уже отчётливо, мелькнула тень. Такое чувство, будто лошадь бежит впереди! Фантазия опять разыгралась: кобылица ведёт за собой! А где-то там, в долине, лежит раненый Жора и отбивается от наседающих птиц.

Боярский потешник и похититель жён в чём-то был прав: мысли и в самом деле обретали стреловидную форму и, подобно молниям, носились по воздуху. Они рождались без какого-либо вмешательства разума, сами по себе, выстреливаясь неведомо откуда. Терехов не думал и не хотел, чтоб с Жорой что-либо случилось, но ведь откуда-то выметнулась, выскользнула коварная, предательская мысль, противоречащая его желанию: если Репей упал с коня, то уже сегодня никак не попадёт в чертоги! И путь ему будет закрыт! Если так, то заклятья и впрямь существуют.

Призрачная лошадь ещё раз мелькнула в фарах и пропала, а УАЗ сходу влетел в трясину и сразу же сел на раму. Больше для порядка, Терехов включил заднюю скорость, но лысая резина гоняла жижу. Ведь сказано же — не рой другому яму! В этом и суть всякого заклятья, и суть призрака, ведущего к нему.

Андрей вылез из кабины и сразу утонул по щиколотку, однако положение было не таким уж и гибельным. Задние колёса соскочили с каменного борта и рухнули в старую и глубокую колею, когда-то оставленную «Уралом». Если есть лопата и домкрат, выбраться можно — не из таких болот выбирались!

К счастью, то и другое в машине было, и это всколыхнуло надежду. Оберегая шею, он встал на колени и ощупью принялся вычерпывать лопатой жидкий суглинок, а чтоб не затягивало, сразу же носил камни и забивал траншею. Терехов уже был уверен, что лошадь впереди ему померещилась, но она вновь возникла в свете фар, точнее, её высокая тень. Боясь спугнуть, он осторожно двинулся вперёд, щурясь от света, и вдруг увидел стоящего в грязи жеребёнка! Может, трёх-четырёх дней от роду. Он ещё качался на длинных ногах, выдёргивая их поочерёдно, не тонул, но и идти не мог. Где-то рядом должна находиться мать, иначе откуда он взялся?

В первую очередь Андрей заглушил двигатель, навострил слух, и, кроме шума затихающего ветра, ничего не услышал. Он выдернул из трясины почти невесомое тело жеребёнка, вынес и поставил на сухое. Тот был настолько измучен и заморён, что опустился на колени, лёг и, поймав палец, принялся усиленно сосать. Вероятно, давно отстал от матери, потерялся и оголодал, ещё немного — и стал бы добычей пернатых духов земли.

Терехов отнял палец, положил жеребёнка на заднее сиденье, но едва взялся за лопату, как услышал тихий детский зов, напоминающий плач ребёнка.

— Терпи, — послал Андрей «мыслеформу». — У меня сгущёнка есть, медведи жрут.

Однако тот понимал разве что материнский сосок.

Ещё час он рыл грязь и таскал камни в надежде вырвать машину и унял страсти, только когда попытался запустить двигатель: стартёр по-прежнему не работал, а прокрутить рукояткой не позволяла жидкая земля, подпирающая передний бампер. Можно было откопать, но Терехов даже пробовать не стал, взял на руки жеребёнка и пошёл в гору, с которой так лихо скатился к обманчивой тени лошади.

На горе он долго приглядывался, прежде чем заметил светлячок прожектора в тёмном степном пространстве. И догадался, почему всё время мигает, надолго пропадая, его яркий свет: птицы всё ещё продолжали трапезу и кружили над обглоданным скелетом барана, застилая крыльями мощное галогенное излучение.

К кунгу он приволокся уже на рассвете, когда под уроненными палками лежали чисто обглоданные кости. Выклевали всё, даже землю с кровью, которая стекала из туши барана. Однако новые стаи птиц, опоздавшие к пиршеству, кружили в лёгком лазоревом небе и оглашали окрестности недовольными криками.

— Кыр пу! — кричали вороны на своём шаманском языке. Орлы и коршуны отмалчивались, храня гордость, но реяли над станом вместе с чайками.

Оставлять под их всевидящими очами жеребёнка было опасно, поэтому Терехов сразу занёс его в кунг и лишь здесь, при ярком свете, определил масть: тёмно-гнедой! По дороге этот конский детёныш напоминал человеческого; он некоторое время искал сосок, хватал руку, недолго сосал и, обессиленный, на минуту засыпал. А просыпаясь от голода, снова искал спасительный, но не питающий палец.

Андрей положил его на кровать, откупорил сгущёнку и сунул к морде банку. Жеребёнок припал, но проглотить густую смесь не мог, больше разливал по постели. Тогда Терехов развёл молоко в литровой банке, натянул на неё резиновую перчатку, брошенную судмедэкспертом, прорезал дырку на большом пальце и стал поддаивать, как сосок.

Произошло чудо: напившись вдоволь, это тонкое, прогонистое существо, ещё отдалённо напоминающее женскую особь коня, вдруг заржало по-лошадиному и уснуло. На сей раз крепко и надолго. Терехов укрыл его спальным мешком и на всякий случай приготовил ещё одну банку корма, если вдруг проснётся и заплачет.

На рассвете лунный серп явился уже с другой стороны небосклона. Видно было, что он заметно потолстел, прибавил и в весе, и в свете, как насосавшийся молока жеребёнок, но солнце, пробившись на востоке сквозь пелену туч, вскоре затмило его яркостью красок, опрокинуло рожками вниз и повергло в сон.