Но Гарт был не такой человек, чтобы отчаиваться. Конечно, у него и в мыслях не было опять пустить в ход ту же уловку. Нечего было и думать о том, чтобы освободить хозяина хитростью. Но не удастся ли это сделать силой?

Не в Бэлстроде, конечно, где расквартирован конный отряд, а где-нибудь по дороге. Он знал, что Голтспера не позднее завтрашнего дня должны переправить в Тауэр. Так вот, нельзя ли этим как-нибудь воспользоваться?

Гарт хорошо знал дорогу на Лондон, со всеми ее проселками и перепутьями. У него было немало знакомых, живших поблизости от этой дороги. И хотя кое-кто из них, возможно, и пострадал от его промысла, большинство все же были его приятелями или людьми, так или иначе связанными с ним, к которым он в случае надобности всегда мог обратиться.

Воодушевившись этой новой идеей, Грегори поспешил снова на Хеджерлейскую дорогу и направился в условное место, где его давно должны были дожидаться с лошадьми Дэнси и индеец.

Они так переволновались за время своего долгого ожидания, что уже и не надеялись на благополучный исход дела и не удивились печальному известию, которое им принес Грегори.

Гарт дорогой еще успел обдумать свой новый план, и, когда он сообщил его Дэнси, тот охотно согласился принять в нем участие.

Ориоли отправили назад в Каменную Балку, Гарт вскочил на свою краденую лошадь, Дэнси уселся на жалкую клячу, и они двинулись по тропинке, которая вилась вдоль южной ограды бэлстродского парка и выходила на большую королевскую дорогу там, где она пересекала Джеррет Хис.

К утру они достигли вершины Красного Холма и теперь спускались по его склону. Гарт то и дело понукал своего спутника, который едва поспевал за ним на своей кляче; не помогала ни палка, ни ржавые шпоры, которые Дэнси вонзал в бока бедного животного, – старая кляча медленно трусила рысцой и спотыкалась всякий раз, когда боль понуждала ее бежать быстрей.

– Черт бы побрал твою скотину! – вскричал Гарт. – Мы не успеем повидать всех, кого надо. Дочка твоя говорила вчера, что его повезут рано утром. Они хотят добраться засветло в Лондон – значит, в Эксбридже они будут часов в десять. А ведь у нас сколько дела до их приезда!.. Коли ее шпорами, Дэнси! Экая ленивая кобыла! Уж я бы заставил ее поворачиваться, коли бы сидел на ней!

– Бедная скотина! – с жалостью сказал Дэнси, вступаясь за свою клячу. Она целую неделю без корма, разве только пощиплет травы на обочинах дороги. Чего же удивляться, что у нее нет силы?

– Наше счастье еще, что недалеко ехать. А вот ежели бы наш путь лежал в Лондон, нам бы нипочем не добраться! А знаешь, я придумал, как нам время сберечь! Чего нам с тобой ехать вместе? Ты поезжай по Денемской дороге и предупреди там своих друзей, а я поеду за Колн и поговорю там с херфилдскими приятелями. Я оповещу, кого надо, в Эксбридже и Хиллиндоне, захвачу по дороге и Дрейтон. Так оно лучше будет. А встретимся мы с тобой в «Розе и короне», после того как управимся. Я туда сейчас сразу заеду, чтобы предупредить старика Броуна насчет винца. Хорошо, что я выручил немножко деньжат за часы, которые мне подвернулись, а то еще неизвестно, пришли ли бы нам эти патриоты на помощь! Я все до последнего гроша истрачу, только бы нам удалось освободить мастера Генри!

– Мне тратить-то нечего, а то я тоже не пожалел бы, – сказал лесник. Хороший господин, другого такого в наших краях не сыщешь!

– Да, Дэнси, это ты правду сказал. Хороший он человек! За то, видно, и хотят ему голову снести, потому что он стоит за правду! Мы должны сделать все, что можем, чтобы он удержал ее на плечах. Вот твоя дорога в Денем. Пришпорь свою клячу, да смотри будь у моста пораньше, до десяти часов!

С этими словами Грегори Гарт покинул лесника; тот свернул на проселок, ведущий к деревне Денем, а Грегори поскакал прямо по Эксбриджской дороге.

Было раннее утро, и в Бэлстродской усадьбе все еще спали. Скэрти, удовлетворенный тем, что ему удалось унизить и засадить в тюрьму своего соперника, уснул с радостной надеждой отделаться от него вовсе и крепко проспал всю ночь, нисколько не подозревая о событиях, разыгравшихся сначала в сотне шагов от его ложа, а потом в миле от усадьбы.

Даже когда он проснулся, никто не доложил ему ни о любовном свидании во время дежурства на часах, ни о побеге узника, ни об его поимке. События так быстро следовали одно за другим, что все удалось сохранить в секрете. Кроме шести человек стражи, включая сержанта, никто из остальных кирасиров и не подозревал о том, что случилось. Уайтерс позаботился, чтобы его товарищи по караулу держали язык за зубами, чего ему вряд ли удалось бы добиться, если бы не золотые монеты, полученные от леди, которыми ему скрепя сердце пришлось поделиться. Таким образом, когда караул сменился, связанный узник, водворенный на свое прежнее место, был передан на попечение новому часовому, и его бегство и поимка остались ото всех в тайне.

Из тех, кто был осведомлен о его бегстве, только одна Марион пребывала в неведении о том, что его снова схватили. Расставшись с ним, она направилась к себе в спальню, но, поднимаясь по лестнице, услышала какой-то подозрительный шум. Она постояла у окна, прислушиваясь. Снизу доносились тихие голоса, потом послышался женский голос, который Марион сразу узнала, и затем все смолкло. Марион, конечно, и в голову не пришло, что это тревога; но все-таки у нее было неспокойно на душе, и она долго не отходила от окна, а потом даже спустилась на веранду и, выглянув из окна, посмотрела по сторонам. Но кругом все было тихо, и, решив, что солдаты вернулись во двор, она поднялась к себе в комнату и легла спать.

После стольких бурных переживаний и долгого бодрствования она крепко уснула, и в то время, когда на Генри Голтспера набросились выскочившие из засады солдаты, Марион Уэд снилось, как он спасся и прибежал к ней, и она снова переживала блаженные минуты недавнего свидания.

Она проспала до позднего утра. Но как ужасно было ее пробуждение после этого чудесного сна!

Она проснулась от громкого шума под окном. Внизу слышался топот лошадей, грубые голоса, отрывистая команда и громкий язвительный смех; она сразу узнала его: это смеялся Скэрти.

«Рано он поднялся сегодня! – подумала Марион. – Но, может быть, сейчас уже не так рано?»

Марион высунула из-под одеяла беленькую ручку и взяла с маленького столика у постели свои хорошенькие часики, украшенные драгоценными камнями. Взглянула на циферблат – десять часов!

И в ту же минуту зазвонили часы на башне.

Марион так поспешно схватилась за часы не потому, что ее удивил этот ранний шум. После того, что случилось сегодня ночью, это могло означать только одно: бегство Голтспера открыто и за ним готовится погоня. Она посмотрела на часы, чтобы узнать, много ли прошло времени с тех пор, как Голтспер скрылся, и обрадовалась, увидев, что уже десять часов.

Но почему же Скэрти так весел? Почему он смеется, когда, казалось бы, он должен быть вне себя от огорчения?