— Не ты один, — добавил феникс, — я тоже не подумал о проверке.

— Давайте к делу, а голову пеплом потом посыпете, — предложил целитель.

— Никто не думал, что старый периметр мог сохраниться. — Ведьмак подошел ближе.

— Такое возможно? — спросила я.

— До сих пор я думал, что нет, — ответил старик.

— Прежние амулеты уничтожены, опоры сменились, периметр не отзывается на попытки активировать. Какие еще доказательства нужны, — Алексий посмотрел на старосту, — заклинание рухнуло в тот момент, когда умерла первая опора, и прежний круг распался, когда гархи загрызли Свету-целительницу.

Я скорее почувствовала, чем увидела, как напрягся стоящий рядом Константин.

— Страсти-то какие, — прошептала бабка, — а Света — это та вежливая девушка из собеса, да? Что деется…

Все вздохнули.

— Да, оно рухнуло, — согласился староста, — но на остатках старой стены новую не построишь.

— Какая часть сохранилась? — удивился Арсений.

— Заклинание уткнулось в нее, — Семеныч указал на меня, — и не смогло пройти дальше. Участок чистого цел.

— Невозможно, — дернулся бес, — я вынул из него внутренности. А ты сорвал с шеи эту дырявую монету. Ты уничтожил амулет, а я человека. Все. Ничего не осталось.

— Возможно ли, что Сергей смог подменить монету и уничтожена подделка? — спросил феникс.

— Нет, — начал раздражаться старик, — я пока не выжил из ума и могу отличить амулет от подделки.

— Тогда что ищет Ефим наверху? — удивился мохнобровый.

— Часть заклинания стоит. Это возможно, если оно зацепилось за что-то, за вещь. Обычно это артефакт, но он уничтожен, значит, есть что-то еще, предмет с отпечатком личности прежней опоры, предмет, который мог быть на Сергее в день установки периметра, был дорог ему.

— Короче, мы не знаем, а тыкаем пальцем в небо, — подвел итог Константин.

— Я сразу предложил сжечь весь хлам, — буркнул Сенька, — и если бы не эта… — парень рыкнул на бабку, и Марья Николаевна всплеснув руками, опрометью вернулась на пост у лестницы.

Из люка показалась взлохмаченная голова хранителя, приковав к себе выжидающие взгляды. Парень обреченно вздохнул и исчез наверху.

— Сжигать не дам! Это наследство Валентина, ему и распоряжаться, — сказала бабка.

Я даже представить не могла, какими извилистыми путями шла ее логика, чтобы прийти к такому выводу.

— Найди Веника, ладно? — попросила я свару.

— Что?

— Пожалуйста, Тина, приведи его.

— Иди, — скомандовал староста и посмотрел на меня. — Есть идеи?

— Согласна на сжигание, но, — я указала на бабку, на запястье которой все еще горел голубой знак семигранник, полноценная защита, даже от беса. — Предлагаю уладить все проще, пусть ее «Валя» даст разрешение.

Дверь за Тиной закрылась. Я повернулась к фениксу и спросила:

— Фамилия Сергея — Гранин?

Алексий неохотно кивнул.

— Какой у него был амулет?

— Монета в пять копеек, он в ней дырку просверлил и таскал на шнурке на шее, — пояснил феникс.

— Я ее уничтожил, — с нажимом сказал Семеныч.

— Ладно, чего гадать, — Константин хлопнул ладонью по столу, — я за бензином, — и направился к двери, но на пороге остановился и обернулся к ведьмаку. — Какова вероятность, что это не поможет и придется сжечь не только вещи, но и дом?

— Ну… — протянул старик, стараясь не смотреть на меня.

— Значит, большая, — целитель кивнул и вышел.

— Когда надоест играть со спичками, позовете, — прогудел бес и вылетел следом.

— Дом — это крайний вариант, — поспешил успокоить меня староста.

— Если придется… — Я сглотнула, с трудом сдерживаясь, чтобы по примеру бабки не упереть руки в бока и не встать на защиту имущества. — Что будет со знаком? С подвалом? С опорой?

— Опора — это не вещь, не знак, не подвал. Опора — это человек, и ему будет больно, — честно ответил феникс. — Знак надо будет выжигать заново, в новом подвале, в новом доме.

— Н-да, — подошел Арсений, — нельзя сразу всех проверить, если еще у кого часть периметра уцелела, — и совсем тихо пояснил, что его тревожит, — до меня заклинание так и не дошло.

Ведьмак поднял руку, губы шевельнулись, воспроизводя несколько гортанных слов, и на его ладони образовался смерч, младший брат предыдущего высотой с палец. Миниатюрное веретено повело верхушкой и, подчиняясь резкой команде, метнулось к изменяющемуся. Парень хрюкнул и согнулся, когда закручивающаяся воронка беспрепятственно прошла сквозь бедро.

— Успокойся, твой дом сжигать не понадобится, — фыркнул Семеныч.

— А можно еще раз, — попросила обрадованная испугом на лице бывшего водителя бабка.

Дверь открылась, и в гостиную вошли Веник и Тина. Падальщик и сваара. Бывшие люди, отдавшие душу в залог за желание.

— Зачем звала? — Гробокопатель был не в настроении, при старосте ограничившись злым взглядом, резонно раздраженного человека, оторванного от своих дел.

— Валя, — бабка прижала руки к груди, — сыночек, ты приехал?

Феникс сдавленно закашлялся в кулак, Тина отступила в сторону, Семеныч удивленно поднял брови, даже Сенька отвлекся от собственных ощущений.

— Мы тут хотим от старых вещей избавиться, — не обращая внимания на гримасу гробокопателя, пояснила я, — но Марья Николаевна против.

— Говорит, память о покойном Петре Сергеевиче, — сориентировался старик, — твое наследство, так сказать.

— Избавляйтесь, — падальщик скривился, — все?

— Но Валик, — запричитала старуха, — так нельзя.

Она кинулась к мужчине, по дряблым щекам потекли слезы. Плохо, когда становишься пленником собственных фантазий, приходится соблюдать правила другой выдуманной реальности, потому что для таких, как моя бабка, она единственная из существующих.

Женщина попыталась дотронуться до его лица, но падальщик отшатнулся, и она застыла в нелепой позе с вытянутыми руками, словно прося чего-то.

— Плевать, — лениво протянул он, — чем скорее все забудут о Петре «как его там», тем лучше. Избавляйтесь.

Марья Николаевна всхлипнула:

— Сынок.

Если бы он хотя бы позволил дотронуться до себя или обнял, бабка сама бы за бензином побежала, забыв о своем недавнем желании сохранить вещи. Но он не позволил ей даже приблизиться. Не смотрел. Не говорил. Для него она была чужой.

— Это все? — Гробокопатель повернулся к ведьмаку, и тот взмахом руки отпустил мужчину.

Старушка закрыла лицо руками и беззвучно расплакалась. Ее маленькая фигурка дрожала от горя. У того, кто в ее голове был сыном, не нашлось для матери ни слова, ни взгляда, ни прикосновения.