Вера мрачно подтянула сумочку, проверила телефон. Ни пропущенного звонка, ни смс. Проверила громкость звонка – она была на максимуме. Вера бросила телефон в сумочку. Оставалось признать то, что признавать не хотелось, но Вера как раз была не из тех, кто прячет голову в песок. И она признала: муж о ней просто-напросто забыл.

Сердце билось ровно. Зубы постукивали друг о друга. Вера свела вместе челюсти, сглотнула вязкую слюну. Принялась выкручивать руль, выводя машину с парковки.

13

Они сидели в предбаннике ложи. Борис на одной стороне, Бобр с Антоновым на другой. Как будто втроем они ехали в метро, у которого вместо сидений из чертовой кожи были бархатные стулья с позолотой.

– Ну? – обернулся на Антонова Бобр. Все, рассказанное Борисом, уже отпечаталось в его памяти. Бобр ждал инструкций. Но Антонов все так же смотрел на Бориса. Все таким же пустым круглым взглядом.

Борис не поменял позу: нога на ноге, руки сцеплены на колене. Поза человека, который так чист, что самому скучно.

Антонов поправил галстук и сообщил:

– Я жду большего.

Борис пожал плечами.

– А большего нет.

Антонов не поверил:

– Вы встречаетесь. Вы созваниваетесь. Зачем? О чем-то вы же говорите? Например?

– О балете. Например.

Надежный способ сказать собеседнику «отъебись», когда сказать «отъебись» по каким-либо причинам нельзя. Антонов так это и понял.

– О балете, – эхом повторил он. Бобр скроил рожу: тоже понял.

– А похоже на дружбу, – заметил Антонов. – На начало прекрасной дружбы. Без необходимости такие дружбы не начинаются.

– Иногда люди просто общаются. Просто так. Называется: светская жизнь.

– Почему же вы поддерживаете это общение со своей стороны?

«Потому что ваш Соколов меня развел, как мальчика, и я сдуру чуть не траванул Вострова. А Авилов это знает. Держи друзей близко к себе, а врагов еще ближе. Вот почему». Вслух Борис ответил, пожав плечами:

– Светская жизнь.

– Даже после истории с Востровым и переходом «Гидро» к другому собственнику? – уточнил Антонов.

– Совпадение, – парировал Борис. – Никаких общих интересов с Авиловым у меня не было и нет. Ни личных, ни деловых.

– Что ж, не было – появятся.

– Не уверен.

– Жизнь покажет. Я уверен, – в тоне Антонова была угроза.

– Вам виднее.

– Именно. Мне – виднее.

Борис спиной почувствовал каждую завитушку стула: «Это что, предупреждение?» Антонов встал.

Встал и Борис.

– До встречи. Надеюсь, следующая будет более продуктивной.

Антонов протянул руку. Борис пожал, повторил слова самого Антонова:

– Жизнь покажет.

Бобр так и остался сидеть.

– Хорошее место, – пояснил обоим он, крутанулся к черной пропасти зрительного зала. – Отсюда все как на ладони. Девочки, ноги.

Антонов вышел. Борис не успел – Бобр схватил его за полу пиджака.

– Душа просит прекрасного… А то у меня столько огорчений в последнее время, – пожаловался Бобр.

– Пожалуйста. В любое время, – Борис старался говорить любезно. – Это ложа нашей компании. Просто дайте знать моей ассистентке. Она зарезервирует вам кресло.

– Ассистентке? Да ну! Она тут при чем?

– Ложей занимается ассистентка, – Борис отмахнул штору, чтобы выйти.

– Твоя ассистентка меня не огорчает. Меня твоя служба безопасности огорчает.

– То есть? – обернулся в ложу Борис.

– На моем Степе повисла.

– А кто это? – выдавил Борис.

– Сынок мой.

– Моя служба безопасности?

– Я тоже удивился. На фига им мой Степа? Признаюсь, я немного огорчился. Мне стало неприятно. А когда я немного огорчен, я могу что-нибудь перепутать. Сказать что-нибудь не то… В неподходящем месте. Не тем людям.

Борис перебил:

– Ничего об этом не знаю. Разберусь.

– Во! Разберись. Хозяин ты или кто.

Борис толкнул в дверь. Заперто. Испугался. Панически тряс ручку. Тщетно.

– А телефончик? – воззвали из ложи.

– Какой? – обернулся Борис. На затылок будто легла ледяная ладонь.

– Ассистентки, – спокойно отозвался Дюша. – Ты ж сам сказал. Она ложей занимается. А я тут с вами балет почти уже полюбил.

– Конечно, – ответил Борис. – Да. Конечно.

Он вспомнил, что театральные ручки надо не нажимать вниз, как обычные дверные, а поднимать вверх. Потащил обеими руками. Дверь легко и беззвучно поддалась. Борис выкатился по ступенькам, чуть не упав.

Огни в коридорах и фойе уже зажгли, но публику еще не пускали.

Театральное пространство было гулким, пустым.

Буфетчица в пока еще безлюдном кафе, после каждого бокала делая округлое движение бутылкой, чтобы не уронить ни капли, наполняла шампанским тонконогий стеклянный кордебалет. В пустоте столиков было что-то арктическое.

Борис подошел:

– Коньяк, пожалуйста… Два!

Первый выпил прямо у стойки, пока она наливала второй. Буфетчица сдержала удивление. Подала еще бокал.

– Конфету? Пирожное?

Борис помотал головой. Потом передумал.

– Конфету.

Взял шуршащий шарик. Отошел с бокалом. Потянул первый глоток. И только тогда вспомнил про Веру. Вынул телефон. Увидел, который час. Безнадежно опоздал. Ни звонка, ни смс. Борис кинул коньяк в горло. Набрал жену. Телефон ее был отключен.

Борис выругался. На ходу стряхнул размягченную ладонями конфету на столик.

Буфетчица покачала головой: еще вечер не начался, а уже непорядок. Выскользнула из-за стойки и восстановила первозданную белизну.

14

– По итогам прошлого года абсолютным рекордсменом по числу посетителей среди музеев России стал петербургский Эрмитаж, – вещал докладчик. – Тогда как музеи Москвы…

И тут у Геннадия зазвонил телефон.

Дама в очках дернулась, все сидевшие за прямоугольным ведомственным столом повернулись, а докладчик послал неодобрительный взгляд поверх своего компьютера.

– Извините, – пробормотал Геннадий, вставая из-за стола. Телефон в его руке посвистывал и тренькал. На него глядели неодобрительно – как бы желая превратить в камень. Но Геннадий не окаменел, вышел.

В коридоре ему пришлось отвести трубку от уха – доносилось только «камни… камни… камни…» Потом пауза. Геннадий приблизил трубку к уху: