А через месяц или больше меня вдруг вызвали к тому же Якову Денисовичу, и секретарь его (не он) сообщила, что мне «разрешается учиться на двух курсах».

И это же подтвердил декан, говоривший сейчас со мной много ласковее.

«Неужели мое письмо дошло до Сталина?!» — думалось мне. Но так как никто ничего не объяснял, я просто принялся за учебу и, помнится, сдавал, сдавал, сдавал… Только в одну летнюю сессию сдал тринадцать экзаменов, не считая зачетов.

И тут обнаружилась еще одна очень приятная неожиданность: придя за стипендией к зарешетчатому окошку бухгалтерии, я получил не обычную, а повышенную степендию, хотя отличником полным я не был.

Скажу лишь, что я благополучно закончил оба курса. Перешел на четвертый. Женился на той самой выпускнице… И, как обещал Сталину, сдал все четыре «госа» на пятерки.

* * *

А еще я хорошо помню полдень 9 марта 1953 года, когда в Москве хоронили Сталина. Я стоял в черной толпе на центральной площади Свердловска — площади 1905 года — и слушал речи по радио из Москвы. Шел мокрый снег, и мутное небо едва просвечивало прячущимся где-то солнцем. Кажется, вторым говорил Берия. Говорил он густым неприятным и хриплым басом с гораздо более сильным акцентом. Это был не акцент Сталина, который я почему-то очень хорошо помнил и даже словно ценил, как некую особую принадлежность личности вождя.

А Берия, явно пытаясь повторить сталинскую клятву, басил:

— Кляномса… тэбэ… товарыщ Стелын… что ми свато виполным…

Дальше я просто не помню. Дальше завыли все заводские и паровозные гудки. И этот вой, не стихающий, долгий, перекатный и жуткий, как при затмении солнца, был страшнее и памятнее всего.

Люди плакали. Женщины рядом рыдали. Я тоже утирал слезы. И я не знаю исхода ни одного человека, о ком бы так скорбел народ.

Помню, как я пришел на работу в школу, и там тоже был плач. Особенно рыдала завуч, женщина с необъятным бюстом, и помню ее слова: «Как же… мы… все… теперь?»

Три года тому назад, уже вплотную работая над романом, я решил уточнить те отрывочные и разные сведения о Валечке, последней любви и служанке великого вождя (именую так, как его именовали прежде). Надо было поточнее знать, где родилась, крестилась, какую школу закончила, где живет. А вдруг еще жива?

Понимая, что люди из обслуги Сталина все были зарегистрированы в НКВД или КГБ — теперь МВД и ФСБ, я обратился в отдел кадров этого почтенного учреждения, кстати, едва добившись адреса, — на Руси и по сей день все секрет. Но из МВД (спасибо!) мне ответили, что письмо мое передано в отдел кадров ФСБ. Время шло, и я уже не надеялся на ответ. Но все-таки письмо пришло. Вот оно дословно:

«На Ваше письмо в отношении (такой-то) сообщаем, что она скончалась в декабре 1995 года.

В соответствии с Федеральным законом Российской Федерации от 20 февраля 1995 года номер 24-ФЗ «Об информации», ответить на интересующие Вас вопросы не представляется возможным.

Зам. начальника Управления кадров Федеральной службы охраны Российской Федерации (подпись)».

И я подумал: «Да. Ледниковый период на Руси не кончился. Медленно тает лед». И еще подумал: ну, если бы я просил адрес создателя водородной бомбы, еще кого-то, конечно, вправе были бы мне ответить, как в письме.

Но Валечка была всего лишь подавальщицей и сестрой-хозяйкой у Сталина. Какие тайны я выведал бы у нее? Тем более что ее уже нет на свете? А прожила она еще сорок два года после службы у Сталина, то есть до глубокой старости. Впрочем, что ответила бы мне Валечка, если б даже была жива? Ведь она давала подписку о молчании…

МЕДЛЕННО ТАЕТ ЛЕДНИК

* * *

Декабрь 1999 года.

Екатеринбург