Правда, подобным знанием располагают далеко не все горожане, иначе в Сырте никого не осталось бы, но Рис вполне может оказаться из числа избранных. Насколько я понял из разговоров, он остался в зараженном городе из-за своей веры в фатум, которую не перевесило даже желание спасти жизнь.

Конечно, тайны подземелий случайным знакомым не поверяют, но, думается, как спасители Риса мы должны заслужить его доверие. В крайнем случае позволим завязать нам глаза.

Обидно, конечно, упускать возможность запомнить дорогу под землей, но так и быть, переживем.

Ужин прошел в молчании.

Агаи ожесточенно рвал вареное мясо челюстями, словно пытался вместе с едой поглотить тяжелые думы, в которые его погрузил дождь.

Рис, как я успел заметить, просто не любил разговаривать с набитым ртом. Этот достойный господин предпочитал наслаждаться каждым пережеванным кусочком, не отвлекаясь на сторонние занятия. Рот Лаланн открывал, когда в его руках не оставалось ничего, кроме бокала вина.

Мне говорить было не о чем, да и лень, честно говоря.

Эрхена, если судить по прошедшим дням, оказалась существом неразговорчивым, а Морра так утомилась за день, что заснула прямо с ложкой в руках, завалившись головой на мои колени. Хорошо хоть еду проглотить успела.

Интересно, чем это наша малышка занималась, что так умаялась?

Я отнес ребенка в спальню и уложил на кровать, а когда вернулся, обнаружил интересную картину. Рис, покончив с едой, принес красивую лютню и, подкручивая колки, настраивал инструмент, одновременно уговаривая Эрхену. Она в ответ краснела и отнекивалась, энергично мотая головой.

Я сел на диван и с интересом посмотрел на девушку: сразу вспомнилась колыбельная из бреда. Уж не эта ли певица усмиряла мою болезнь?

Наконец Эрхена сдалась. Поднялась с места и встала рядом с Рисом, в волнении разглаживая примерещившуюся складку на рубахе. Рис надел на палец кольцо с серебряным когтем и тронул струны. Играл наш приятель прилично – вполне мог бы этим зарабатывать себе на жизнь, – но все его мастерство померкло, как только Эрхена открыла рот.

Сторукий Мо, да разве можно передать словами, как действовал ее сильный бархатный голос на людей? Он тек и переливался, забираясь в самые потаенные уголки сердца. А лютня плакала и стенала вместе с ним. О чем? Не знаю. Наверное, о потерянной любви. О чем еще может так горько петь юная девушка? При этом сама певица изменилась, преобразившись из невзрачного воробья в сияющую ярким оперением заморскую птицу. Или мне просто показалось?

Ее карие глаза осветились изнутри, наполнившись золотым сиянием, на бледных щеках появился прелестный румянец, и девушка стала немыслимо хороша! Хотя, превратись она в полную уродину, это ничего бы не значило. Все равно все не глухие мужчины оказались бы у ее ног в один момент. Я сам поймал себя на мысли, что просто с неприличным восторгом пялюсь на нашу певунью. Приложив некоторое усилие, отвел взгляд в сторону и увидел, что Рис тоже не сводит с Эрхены взгляда, и только Агаи сидит, уткнувшись лицом в ладони.

Понятно, о чем он вспомнил.

Эх, надо было девушку предупредить, чтобы не пела о грустном! Не хватало нам повторения депрессии мага. Да и на моей душе постепенно стало так паскудно, что словами не передать.

У каждого человека, дожившего до моих лет, да еще с такими-то занятиями, есть о чем погрустить.

Пока я раздумывал над своими жизненными потерями, Эрхена допела песню и замолкла. В наступившей тишине раздался неожиданно громкий всхлип. Певица изумленно распахнула глаза, посмотрела на Агаи, схватилась за щеки и убежала в глубину дома.

Ну что за логика? Значит, настроение магу она испортить может… А поднять его уже не в силах? Уж лучше бы совсем рта не открывала!

Хотя тут я кривил душой. Я заплатил бы не один золотой, чтобы еще раз услышать пение девушки. Вот только лучше ей вспомнить что-нибудь повеселее.

В гостиной повисло неловкое молчание: мы с Рисом в смущении переглянулись. Неловко, знаете ли, слушать, как плачет мужчина. А потом Лаланн плеснул в бокал вина, тронул сирин за плечо и тихо сказал:

– Агаи, время отпустить мертвых. Давай выпьем за то, чтобы в следующей жизни им больше повезло!

И тут у волшебника слезы высохли. Он зло глянул на нас и отрывисто сказал:

– Танита жива! И я отыщу лекарство!

Рис, который пребывал в неведении относительно подробностей наших приключений, только удивленно поднял брови, улыбнулся и поправился:

– Тогда пьем за удачу и исполнение наших желаний!

Ну такой тост – грех не поддержать.

Задерживаться за столом я не стал – почувствовал, что сирин хочет излить душу, а при мне стесняется. И то верно, наемник не самая подходящая компания для подобного дела. Однако хоть и утешил себя мудрой мыслью, а все-таки меня это задело. Не такой уж я черствый сухарь, чтобы беды не понять. Да и Рис не настолько мягок, просто выглядит… располагающе.

А и Мо с вами! Может, если мальчишка сегодня поплачет, завтра обойдемся без соплей.

Я ушел в спальню. Полюбовался пару минут, как мирно сопит во сне Морра, вытащил у девочки большой палец изо рта (не замечал раньше этой дурной привычки) и поправил сползшее одеяло.

Маленький воробышек, которого ураган утащил в открытый океан, и неизвестно еще, хватит ли сил долететь до берега.

Поймав себя на непривычной мысли, от которой за версту несло рифмоплетством, я чуть не сплюнул с досады.

Надо же… Наверное, на меня так песня девчонки подействовала. Опасный она человек. В той заброшенной лавке этой замухрышке стоило не из арбалета в нас целиться, а спеть что-нибудь соответствующее, глядишь – незваные гости сами бы от печали повесились.

Я растянулся на кровати, мысленно махнув рукой на свои и чужие переживания – утро вечера оно того… мудрее, говорят.

– Дюс! – пропищал над ухом тонкий как комариный писк голосок.

Я спросонья, посчитав этот зуд продолжением сновидений, даже не шевельнулся. И тогда голос зачастил, заныл:

– Дюс, Дюс, Дюс, Дюс… Дюююс!

А потом меня больно дернули за волосы.

Да что ж за напасть такая?!

Открыв глаза, я увидел над собой жизнерадостную мордашку Морры. Обычно растрепанные волосенки девочки тщательно расчесали и уложили, перехватив для красоты атласным бантом жемчужного цвета. Морра разом перестала походить на мальчишку, превратившись хоть и не в особо хорошенькую, но все-таки девочку.

Похоже, у кого-то наконец руки дошли до нашей подопечной, а то мы, мужчины, от бантов далеки. Нам лишь бы не хныкала, не болела и сыта была. Вот только зачем этот кто-то оставил ребенку гребень?! Теперь Морра жаждала применить его в деле: малышка двумя руками с силой воткнула расческу в мои порядком отросшие за время пути волосы и потянула ее на себя, вызвав во владельце прически острое желание сбрить шевелюру к демонам.