Иногда в непрерывных мучениях случались передышки: откуда-то издалека долетал изумительно красивый голос – женщина пела на неизвестном мне языке что-то похожее на колыбельную. И в этот момент, повинуясь незримой певице, скалы становились холоднее, карлики прятались, а к измученному телу прорывался свежий ветерок. И даже язвы болели меньше. Тогда я проваливался в забытье и засыпал. Правда, пробуждение было ужасным – демоны не оставляли меня в покое.

Если бы я мог освободиться от оков!

Когда боль становилась невыносимой, я кричал, пробуя вырваться.

И все это время задавал сам себе вопрос – за что Ирия возненавидел меня, отправив в это страшное место? За что?!!

Наконец в тот момент, когда моя плоть почти превратилась в истлевшую головешку, способную рассыпаться на куски от неловкого прикосновения, жестокий бог спохватился, решив, что такого страшного наказания я все-таки не заслужил. Тело пронзило знакомое чувство, даруя облик, в котором мне сам царь мертвых не страшен. В тот же момент острые шипы рассекли панцирь колючих червей, словно лезвие клинка пергамент, давая возможность двигаться.

Я рванулся прочь от боли, горя желанием добраться до своих мучителей… И тут же пекло исчезло, явив взору ровные стены спальни и яркий свет.

Зрение, ослабленное ядовитым жаром, восстановилось не сразу: комната плыла и кружилась. Из этой круговерти я с трудом выхватил сердитое бледное лицо, склонившееся надо мной. Маленькая ладошка легла прямо на шип и толкнула меня обратно в кровать.

Туда я не хотел, ох как не хотел! Ведь стоит лечь, как снова попаду в пекло!

Однако воспротивиться я не мог – реальность тесно переплелась со сном. Мои ноги оказались туго спеленаты простыней и привязаны к кровати, а с рук свисали обрывки прочного плетеного шнура. И язык не повиновался – он по-настоящему распух и едва умещался во рту. Поэтому я зарычал.

И тут же откуда-то со стороны послышался голос сирин:

– Ох ты, дело дрянь! Опять порвал веревки?! Придержи его, Эрхена, напоим бедняжку лекарством!

Помню, что в тот момент удивился: «Что за глупый приказ? Да разве удержит меня какая-то женщина?» И рассердился на невозможную наивность волшебника. Даже хотел отругать его, но не удалось: в тот момент, когда я открыл рот, о зубы стукнул металл, и в горло залили теплую жидкость. Она пахла медом и липой.

Я покорно проглотил настой, чувствуя, как лекарство гасит бушующее внутри пламя.

Стало так хорошо, что я откинулся на подушки и позволил врачевателю теребить меня, как ему заблагорассудится.

Меня несколько раз повернули, меняя постель. Чистая, хрусткая от крахмала ткань приятно остудила тело, и я почувствовал – хочу спать. Да так сильно, что не могу даже открыть глаза, чтобы глянуть, чьи же это руки так бесцеремонно обтирают меня. Ведь не мог сирин отрастить себе дополнительную пару, пока я валялся в бреду.

Повторного попадания в преисподнюю, которого так опасался, не случилось, и я проснулся почти здоровым. Почти – потому что слабость удерживала в кровати похлеще любых оков. Но в душе крепла уверенность, что это ненадолго – ведь вместе с хозяином проснулся аппетит. Хотя нет, он проснулся немного раньше, еще во сне.

Я открыл глаза: приглушенный свет, исходящий от светильников, спрятанных в нишах, больше не резал глаза, зато простыни были хоть выжимай. Очень захотелось перебраться на соседнюю, свежую постель, но она оказалась занята. В ней спал… нет, если судить по женственному изгибу бедра и длинным светлым волосам – спала… А, собственно, кто это там разлегся?

После болезни память не желала сразу приниматься за работу, пришлось немного напрячься.

Ах да… Драчливая находка из лавки! Эрг… Эхр… Эрхена!

Надо же… прижилась.

Я попытался встать, сопроводив это действо тихим ругательством. Его хватило, чтобы разбудить девушку. Она резко села, напряженно вгляделась в меня и приготовилась сорваться с места и бежать. Должно быть, я напугал бедняжку – за время болезни она уже привыкла к неподвижному телу, а тут…

– Прости. – Из горла вырвался едва слышимый хрип. Я нахмурился, подвигал языком и попытался сглотнуть.

Странно, горло болело так, словно сорвал голос…

Эрхену, однако, мое карканье успокоило. Более того, она буквально расцвела, будто эти сипящие звуки были пением птиц небесных. А потом девушка вскочила и выбежала из комнаты, громко крича на ходу:

– Датанг, датанг![1]

Сторукий Мо… лучше бы пить налила или сбегала на кухню за едой.

Я откинулся на подушку в ожидании более здравомыслящих посетителей. Не прошло и пары минут, как в комнату влетел сирин. Увидев пациента в добром здравии, он просиял, напомнив мне парадные доспехи его величества.

– Дюс!!!

Надо же, какое короткое слово, а сколько эмоций.

– Ты жив!!!

– Вполне, а что, могло быть по-другому? – криво усмехнулся я и попробовал сесть.

– Не двигайтесь, Лирой, все равно не получится, поверьте мне, – добавил еще один мужской голос – в дверях стоял исхудавший, но живой Рис.

Молодчага, Агаи! Спас-таки нашего гостеприимного земляка!

За Лаланном переминалась с ноги на ногу Эрхена.

Вся честная компания собралась, не хватает только Морры. Стоило мне вспомнить про девочку, как она явилась собственной персоной. Ужом пролезла между ног столпившихся взрослых и угнездилась на моей кровати.

Сирин сердито сдернул малышку на пол, намереваясь отругать, но я остановил:

– Оставь, Агаи. Она не мешает.

А потом спросил:

– Сколько я провалялся? Дней пять, наверное, не меньше?

Волшебник неуверенно оглянулся на Риса в поисках поддержки и уточнил:

– Вообще-то почти десять.

Мо шизане… Вот так приболел… то-то у меня желудок крутит от голода!

– Агаи, я есть хочу, – с надеждой посмотрел на сирин и признался: – Просто зверски!

Аптекарь повеселел еще больше:

– Тогда ты точно выздоровел! Сейчас принесут, только сильно не расстраивайся, первые дни придется поголодать, много тебе нельзя.

Ну что ты будешь делать… Опять воздержание! Еще один такой пост, и можно смело записываться в монахи.

А потом Агаи рассказал новости последних дней. Оказывается, Рис, к великому облегчению аптекаря, пришел в себя довольно быстро – дня через два после того, как я заболел. Только долго набирался сил. Сегодня они в первый раз выходили на улицу раздавать соседям приготовленное лекарство.

При этих словах я чуть не застонал – чума их раздери, да как эти две дохлятины оттуда живыми вернулись, непонятно?! Однако вслух ругаться не стал, вовремя сообразив – Агаи, конечно, парень наивный, зато Рис давно выбрался из розовых пеленок. Свой город и его нравы знает отлично. Раз счел возможным выйти на улицу, значит, были основания.