Удручающий пример имел место в конце 2016 года, когда личный законопроект одного члена Парламента из Консервативной партии – законопроект о наградах за отвагу – был одобрен Специальным комитетом Палаты общин, еще на один шаг приблизившись к окончательному утверждению. Целью данного законопроекта было привлечь к уголовной ответственности персонажей a la «Уолтер Митти», которые носили незаслуженные медали или знаки отличия за отвагу «с целью введения в заблуждение». Учтите, что этот законопроект не был нацелен на использовавших такие награды с целью финансовой выгоды, например мнимого сбора пожертвований. Законы о мошенничестве уже об этом позаботились. Нет, конкретной целью этого законопроекта были люди, – как правило, несчастные, психически нездоровые старики, – которые не причиняли никакого вреда, помимо оскорбления чувств военных. Ну и, конечно же, судимости и выплаты штрафа, ну или на худой конец постановления о выплате компенсации в качестве максимально возможного наказания было недостаточно, – в соответствии с этим законопроектом за подобное преступление предполагалось наказывать тюремным заключением вплоть до полугода.

И на мне тоже лежит вина. В этой главе я использовал все те же глубоко укоренившиеся допущения. Обличая руководства по выбору меры наказания и утвержденные законом максимальные сроки тюремного заключения за сексуальное насилие, я делал это общими, абстрактными терминами, сводя все к числам. Я задавался вопросом, является ли тот или иной тюремный срок в рассматриваемом гипотетическом сценарии «достаточным» или «слишком большим», словно вопрос сам по себе исчерпывается удовлетворением нашей ненасытной потребности в наказании. На таком языке и ведется эта общественная дискуссия. А ведь мне с моим опытом следовало бы быть осмотрительней в своих высказываниях. На моих глазах в изоляторах в суде мои психически нездоровые подзащитные разбивали себе головы о стены камер, завывая, пока орды охранников заламывали им руки и прижимали к земле «ради их же собственной безопасности». Ясно как день: единственное, чего их заключение в тюрьму может добиться, так это удовлетворения нашей потребности в наказании, в то время как требуется гораздо большего.

Из-за нашего национального фетиша численность заключенных в тюрьмах Англии и Уэльса взмыла на 90 % по сравнению с 1990 годом, дойдя до отметки в 85 500 (26). Мы сажаем в тюрьмы больше людей (146 человек на 100 000), чем где-либо в Западной Европе. В той же Северной Ирландии, для сравнения, этот показатель составляет 76 человек на 100 000. В Швеции – 57. В Исландии – 38 (27). Почти 68 000 было посажено в тюрьму только в 2016 году. 71 % из них совершили преступления, не связанные с насилием. И наши тюремные приговоры становятся все длиннее. Среднестатистический тюремный срок за уголовно наказуемые деяния за последнее десятилетие вырос более чем на 25 % (28). У нас выносится больше приговоров с неопределенным сроком тюремного заключения, чем во всех остальных сорока шести странах Совета Европы, вместе взятых (29).

Я и не думал утверждать, что тюремный приговор никогда не бывает правильным приговором, – тяжесть некоторых преступлений настолько очевидна, что единственным способом осуществления правосудия может быть лишь перевес в сторону наказания и немедленная защита общественности за счет длительного тюремного заключения. Зачастую люди, получившие тюремный срок, действительно сделали нечто ужасное. Чему я никогда не перестану на своей работе удивляться, так это способности людей причинять друг другу физические страдания, особенно тем, кого они якобы любят или толком не знают. Порой приходится притупить все свои чувства, чтобы дочитать до конца заявления некоторых потерпевших. Рассказ молодой учительницы никогда не выйдет у меня из головы. После никак не спровоцированного нападения двух проходящих мимо подростков на нее и мужа на выходе из ресторана, у нее случился выкидыш (это был ее первый ребенок). Даже год спустя она все еще не могла выйти из дома и регулярно себя самоповреждала. Сложно проникнуться сочувствием к тем, кто способен на такую бессмысленную жестокость.

Вместе с тем многие люди, сидящие в тюрьмах, далеко не монстры. Но даже для тех, кто таковыми являются, ограничения, связанные с жизнью в тюрьме, хорошо знакомы и привычны. Да, их наказывают, и они временно оказываются за решеткой, однако помимо этого пользы от тюрем практически никакой нет. Как бы это ни могло показаться нелогичным, не существует доказанной причинно-следственной связи между увеличением количества тюрем и снижением уровня преступности. Если в Великобритании падение уровня преступности в 1990-е годы и совпало с ростом уровня тюремных заключений, в ряде других западных стран преступность в этот период также упала с гораздо меньшим количеством отправленных за решетку людей (30). Согласно просочившемуся в прессу правительственному меморандуму за 2006 год, снижение преступности на 80 % объяснялось экономическими факторами, а не переполненными тюрьмами (31). Но если бы даже это было не так и рост числа заключенных действительно бы помогал бороться с преступностью, все равно наша модель мало что может предложить в плане реабилитации или «улучшения» людей, которые мы в итоге выпускаем на улицы. Сорок шесть процентов всех заключенных снова совершают преступление в течение года после выхода на свободу. Что касается тех, чей срок составлял менее года, то для них этот показатель увеличивается до пугающих 60 % (32). Тюрьмы в том виде, в котором они существуют сейчас у нас, – это лишь крайне затратный способ делать плохих людей еще хуже. Главным образом все от того, что политики и СМИ, столь охотно разглагольствующие о необходимости более жестких наказаний, платить за них хотят уже не так бойко. Деньги на тюрьмы собирать не хочет никто. Вместе с тем, за исключением выдающихся единиц, – таких как парламентарий Кент Кларк в свою бытность министром юстиции и бывший заместитель премьер-министра Ник Клегг, – повальная трусость не дает политикам относиться к общественности, как ко взрослым. А ведь нужно всего-то поставить людей перед выбором: мы либо содержим растущее число заключенных в тюрьмах с человеческими условиями, являющимися чем-то больше каких-то людских складов, за что Казначейство – а в конечном счете вы, как налогоплательщик, – должно платить путем повышения налогов; либо же мы пересматриваем свои взгляды и перенимаем доказавший свою эффективность заграничный опыт, который заключается в радикальном уменьшении количества тюрем, а также начинаем рассматривать альтернативы, не связанные с лишением свободы, не в качестве «неизбежного выхода», а как осмысленные компоненты работающей системы правосудия.

Вместо этого власти последних лет предпочитали продолжать бряцать оружием тюремного заключения, при этом не только предоставив дополнительное финансирование, необходимое для растущего количества людей в тюрьмах, но и во имя экономии урезали тюремный бюджет на добрую четверть. В период между 2010 и 2017 годами бюджет Национальной службы Великобритании по контролю за правонарушителями, вплоть до 2017 года (когда она была переименована в службу тюрем и пробации Ее Величества), отвечавшей за тюрьмы Англии и Уэльса, был сокращен на 900 миллионов фунтов (33). Чтобы сэкономить почти миллиард фунтов, персонал тюрем был сокращен на 30 %. По состоянию на 2016 год на 13 720 меньше надзирателей присматривали за заключенными, количество которых к этому времени выросло на 420 человек (34).