И вот спустя много времени совесть (если она у него есть) что-то промычала ему. И он все-таки решил, что хватит. Эта девчонка получила свое. Пора ее отпустить.

Но тут его гребаные друзья очень не вовремя пришли на помощь со своими не менее гребаными таблетками. Как будто они не знали, что с ним происходит от алкоголя и наркотиков. Однажды компанией они сидели на территории какого-то склада, собирались тихо-мирно посидеть и выпить. В конце дня он проломил башку охраннику этого самого склада, а сам склад поджег. После того случая друзья долго не предлагали ему выпить. Но тот случай, видимо, забылся…

Он посмотрел на синяки на ее руках.

Он понимал, что только он виноват во всем, что только что произошло. Не наркотик и не его друзья. Он прекрасно осознавал, что делает, и в голове у него не было ни единого пробела. Он помнил все четко.

Но само по себе чувство вины? Нет, теперь это чувство перестало существовать… Он давно приказал себе не жалеть ни о чем, что бы он ни сделал. А сделал он за свою жизнь немало всего. Чувство вины просто задушило бы его. Так что он решил просто отказаться от этого чувства. Или убедить себя в том, что отказался.

Сейчас, когда злоба и ненависть постепенно стали заглушаться, он пытался убедить себя в том, что не чувствует своей вины. Равнодушно посмотрел на девочку, лежавшую у его ног. Потрогал пульс, бегло осмотрел раны.

«Жить будет».

Он вспомнил свою семью, какой она была много лет назад. Вспомнил улыбку матери, добрый взгляд отца. Вспомнил веселый смех своей сестренки. Вспомнил субботние домашние завтраки, воскресные прогулки в парке. Все казались такими милыми и счастливыми. Он вспомнил свою маленькую подружку, с которой они были не разлей вода. Он обижался на родителей, которые любили шутить по этому поводу и называли их женихом и невестой. Хотя чего обижаться? К тому времени они были уже мужем и женой, – вспомнил он о шуточной свадебной церемонии, которая случилась в далеком детстве.

А вот сейчас его подружка лежит перед ним без сознания. Замученная и затравленная им же. Подружка? Нет. Неправильное слово. Она – его прошлое. Он отказался от своего прошлого давно. Невозможно жить со всем этим, поэтому он был вынужден просто отказаться.

Но когда она появилась, прошлое снова вернулось к нему. Глядя в ее глаза, он видел его. Видел каждый миг того жуткого дня и будто заново переживал те ужасные мгновения. Это было выше его сил.

«Могли бы мы быть вместе, будь я нормальным?»

Он понимал, что вышел за категорию нормальности после того дня, когда прямая, по которой шла его дорога, резко искривилась в сторону и пошла по параллельной. Или по наклонной? Он не знал. Но знал точно, что это не та дорога.

«Могли бы мы быть вместе в той жизни, которая и сейчас существует, но идет где-то там, параллельно моей?»

Что вообще происходило бы в жизни? Как она развивалась бы, не будь того дня?

Он много рассуждал на эту тему, углублялся в тяжелые мысли, представлял параллельную жизнь.

Он встал и пошел по мосту. Но что-то внутри жалобно замяукало. Он ударил себя в грудь.

«Заткнись».

Но что-то жалобно скулило и просило его… Он оглянулся, посмотрел на маленькое тело на мосту. Тяжело вздохнул. Развернулся и подошел к ней, осторожно взял на руки. Она была довольно тяжелой для своего роста, – а может, ему просто кажется – непривычно кого-то носить на руках.

Он вышел из лесной зоны, оказался в городской черте. Он положил ее на траву у какого-то дома. Посмотрел на нее. Что-то внутри снова мяукнуло. Он издал ворчливый вздох, снял пиджак, подстелил под нее. Вот так она не должна замерзнуть.

Он усмехнулся.

«Какой же я двуличный. Сначала чуть не замучил ее до смерти. Теперь беспокоюсь о том, не замерзнет ли она».

Но он ничего не мог с собой поделать.

Он отошел от нее. Внутри что-то кричало и выло, но он не реагировал. Он сделал для нее все, что мог. Он отошел подальше, спрятался за угол. Стал наблюдать. Минут через десять из дома вышла пара, мужчина и женщина. Увидев девочку, лежавшую на траве без сознания, женщина всплеснула руками. Пара подошла к ней, женщина ощупала ее лоб, потрогала пульс. Мужчина достал телефон, стал набирать номер. Через некоторое время приехала скорая. Ее положили на носилки и загрузили в машину скорой помощи. Машина тронулась с места.

Вот и все. С ней все будет хорошо. Он хмыкнул. С чего вдруг он так беспокоился о ней? Он сам довел ее до такого состояния. Только он, больше никто не виноват. Откуда ж такая забота?

Он засунул руки в карманы и беззаботной походкой направился куда-то. Он попытался не думать о ней. Стал думать о сегодняшних планах на вечер.

«А сегодня намечается туса. И мы нажремся и будем лапать девок. А потом мы, как всегда, че-нить расхерачим на хате, и нас выставят за дверь. А мы пойдем да разобьем чью-нибудь тачку. А потом отмудохаем парочку безобидных гопников, просто так, для поднятия тонуса. А потом будем ржать до посинения и бесцельно шляться по улицам. Это будет клевый день. Да, как же я люблю этот гребаный мир. Жаль, что он меня не любит».

Он пытался убедить себя в том, что он бездушный кусок дерьма, что у него нет чувства вины и все, что он делает, – правильно.

Но внутри все болело и горело огнем, что-то острыми когтями раздирало грудь.

Он ушел, весело насвистывая и напевая какую-то глупую песню, чтобы отвлечься, пиная по дороге какой-то камень.

– Телега старая, колеса гнутые…

Но что-то внутри него жалобно стонало и корябало внутренности, выло, билось и билось и пыталось вырваться на свободу. Он запел громче, пытаясь заглушить эти звуки:

– Телега старая, колеса гнутые, а нам все по#ую, мы е#анутые…[5]

Раз… Ешь стекло или умри.

Два… Взорви воздушный замок.

Три… Беги в страну потерянных мальчишек.

Четыре… Спой колыбельную кролику.

Шепот множества голосов в голове не дает мне покоя. От этих голосов никуда не деться, они летают в голове, эхом ударяются о стенки черепной коробки. Я слышу их…

Открываю глаза. Вижу деревянные панели. Наконец-то не белый облупленный потолок больничной палаты. Я дома – шкаф, окно, занавески – вроде все осталось то же самое, но что-то изменилось. Я теперь будто вижу все по-другому. И дело не в зрении. Что-то происходит внутри, в голове. Это невозможно объяснить.

Я пытаюсь пошевелиться, но все мышцы тела окаменели. Пытаюсь разлепить слипшиеся губы и выдавить слова. Чувствую, что все мое тело заледенело. Я умерла?

Нет.

– Я живая, слышишь? – шепчу я потолку. – Я живая.

Кто-то скребется в дверь. Нет. Уйдите, уйдите, прошу. Хочу убежать далеко-далеко, чтобы не видеть и не слышать ни одного человека. В дверь входит мама.