В то же время из своей штаб-квартиры в Мюнхене Гитлер постоянно заражал все большее и большее число жителей Германии броскими зажигательными лозунгами и призывами: «Из-за демократии Германия умирает с голоду!», «Мы не позволим распять Германию на кресте!»[309].

Техническое и экономическое преобразование страны и изменение жизни отдельного человека происходили в Германии стремительнее, нежели в любой другой европейской стране. Во многих немцах зрело чувство протеста против современного мира, в котором оставалось так мало места для романтики. Нарастало это ощущение недовольства современным миром и в романах Гамсуна, чувство тоски по прошлому. Из издательства в Мюнхене книги Гамсуна распространялись по всей Германии, Австрии, немецкоязычной части Швейцарии…

Все больше и больше немцев смотрели на норвежского писателя как на пророка, так как в его книгах они видели протест против духа нового времени, против современных тенденций общественного развития.

А в Нёрхольме крестьянин и писатель с помощью динамита завоевывал новые пространства. Из-за гигантских камней, которые то и дело прямо из-под земли появлялись на пути земледельца, приходилось часто использовать динамит.

В пределах своего королевства он руководил прокладкой дорог, повсюду осуществлял строительство мостов. Прямые и широкие, они предназначались для того, чтобы с помощью лошадей, тракторов, грузовиков перевозить тяжелое оборудование и разные грузы. Было посажено десять тысяч деревьев. Был построен флигель. Вокруг освоенных земель были сложены каменные изгороди и протянута колючая проволока. Внутренний двор был обнесен двухметровым железным забором. Изгородь усадьбы имела четыре калитки, ключи от трех он всегда носил с собой. Ключ от четвертой висел при входе на кухню, и его использовали от случая к случаю.

Гамсун осваивал землю и строил свое хозяйство, откликаясь на зов земли. Судьба Виллатса Хольмсена не была неизбежной, и современные, индустриальные хозяева жизни не обязательно всегда должны брать верх над землевладельцами, как это происходило в «Детях века» и «Местечке Сегельфосс».

Своей деятельностью земледельца Гамсун побеждал собственные писательские пророчества. Но он не мог преодолеть скованность, которая овладела им и не давала ему творить дальше.

Новая весна?

В начале своего творчества Гамсун верил, что его талант и вдохновение никогда не иссякнут.

С гордостью рассказывал он о том, что в юности, невзирая на тяжелые обстоятельства, он мог неустанно и плодотворно работать, как в течение шести недель вынужден был обматывать левую руку полотенцем, потому что ему было неприятно ощущать на коже собственное дыхание, и не мог зажечь спичку из-за пронизывающего сквозняка[310].

Он неустанно изобретал все новые способы, чтобы приблизить волну вдохновения. Он описал это в «Голоде» — с гордостью и самоиронией. Хотя в последующих книгах, «Мистериях» и «Пане», видны издержки этой творческой лихорадки.

«Моя неврастеничность ушла», — убеждал он окружающих и себя самого.

Чтобы стимулировать процесс творчества, Гамсун пытался использовать различные средства: алкоголь, электричество, массаж, пилюли, микстуры, кремы, всевозможные чудодейственные курсы лечения.

Он надеялся, что ему поможет работа на земле, среди природы своего детства. Но это не помогало, и ему пришлось уехать. Он вообразил, что обретет стальные нервы Виллатса Хольмсена, если станет владельцем усадьбы. Он согласился лечь на операционный стол для хирургического вмешательства, которое должно было привести к дополнительной выработке половых гормонов — как он надеялся, это должно было задержать старение организма.

Но все было тщетно.

Мария, которая была на двадцать три года моложе супруга, выпустила в том году свою вторую книгу. Она написала о детях в мире взрослых. Ее персонажи походили в чем-то на нее тридцать лет назад, на ее братьев и сестер и на ее собственных детей. В образах взрослых она запечатлела черты своих родителей и свои собственные, но черт отца своих четырех детей она для своих персонажей не использовала.

Как никто другой, Мария знала, что ее муж не мог иметь отношения к описанию счастливых детей в гармоничном мире взрослых, в котором живут герои ее книги. Книгу она назвала «Деревенские дети у себя дома и на сетере». Таким образом и Мария, можно сказать, приняла участие в проекте «новая крестьянская романтика», который разрабатывал ее муж начиная с 1912 года. Книга была очень хорошо принята и критикой, и читателями.

В новогодние дни 1925 года Мария объявила, что вовсю работает над продолжением. Ведь ей не надо было ждать, что ее накроет волна вдохновения, ей нужно было всего лишь несколько свободных часов, после того как дети лягут спать.

Гамсун уже перестал ждать этой волны, вместо этого он заставлял себя целенаправленно, методично работать, записывая слово за словом. И дело пошло. Именно так были написаны «Женщины у колодца» и «Последняя глава». Это потребовало огромной концентрации внимания, которая придавала словам внутреннюю силу. Его тело все еще оставалось удивительно упругим и гибким, он был в хорошей физической форме, но это, к сожалению, не могло помочь ему в работе. Для творчества Гамсуну требовалось огромное напряжение, но его все больше охватывала ужасная внутренняя скованность, которую он проклинал и которая заставляла его баррикадироваться за закрытыми дверьми.

Год 1925-й начался для него плохо. Гамсун считал, что городской суд лишил его имени. Признать, что младший брат и племянник имеют право так же, как и он, называться Гамсунами, было для него то же самое, что вообще лишиться собственной фамилии.

Он возложил вину за проигрыш дела на своих адвокатов, которые не разрешили ему выступать в суде, как он того требовал. Если бы они согласились, он разбил бы пункт за пунктом претензии родни[311].

Обращение в Верховный суд — вот что следовало ему предпринять.

Такие слова легко говорить, но не так-то легко претворить в действие.