Нурдаль Григ знал многие важные детали этой истории, но никому не рассказывал.

Его брат в те новогодние дни находился в отчаянном положении человека, плывущего в лодке, днище которой дало течь, и он старался не только ради норвежского «Гюльдендаля», но и ради собственной карьеры. И в дальнейшем его плавание было удачным, так как Гамсун вложил в издательство свое состояние и умело использовал свое влияние на находившегося в Копенгагене Хегеля. Конечно же, без Кнута Гамсуна и Харальд Григ, и другие акционеры пошли бы на дно.

Харальд Григ любил покрасоваться. И теперь, после блистательной сделки, он уговорил Кёнига торжественно представить его человеку, которому он, как никому другому, был обязан тем, что сделал свою стремительную карьеру: из журналиста превратился в директора издательства, которое сумело вернуть из Копенгагена на родину норвежское литературное достояние.

Вечная борьба

Гамсун теперь был силен экономически как никогда.

В начале 1925 года местный комитет по налогам оценил имущество Гамсуна в 419 000 крон. Осторожная оценка, надо сказать.

Ежегодно Гамсун вкладывал огромные суммы в сельскохозяйственные работы Нёрхольма. Кроме того, в усадьбе постоянно осуществлялись очередные проекты, связанные со строительством новых дорог, расширением старых, осушением болот и новыми посадками. Получаемые им счета и разного рода официальные извещения он складывал в большие конверты, на каждый год отдельный конверт. Интересно то, что хотя Гамсун любил все тщательно просчитывать, он тем не менее никогда не писал на конвертах общие суммы. Пожалуй, это был способ отгородиться от действительности.

В его романах сельское хозяйство никогда не было убыточным.

Доходы Гамсуна стали в это время почти неисчислимыми.

Факт присуждения Нобелевской премии открывал перед ним двери издательств во всех странах. Резко возросли продажи в Америке, «Плоды земли» вышли тиражом 18 010 экземпляров, «Голод» — 14 693, «Пан» — 8966, «Мечтатели» — 4696 и «Новь» — 3086 экземпляров, все это в течение лишь одного полугодия. Общая сумма гонораров Гамсуна, за вычетом налогов и жалованья литературным агентам, составила 84 000 крон. Что равнялось годовому жалованью восьми полковников. В следующее полугодие книги Гамсуна продолжали так же хорошо продаваться, «Плоды земли» все время выпускались дополнительными тиражами, пользовались успехом и «Мечтатели». Почти полсотни тысяч крон в качестве гонорара за второе полугодие.

В то же время, судя по всему, ни мировая известность, ни факт получения Нобелевской премии не произвели ни малейшего впечатления на британцев. За один и тот же период, когда из Америки Гамсун получил гонорар в 130 000 крон, из Англии пришли жалкие 2000 крон. В то время как почти 30 000 американцев приобрели «Плоды земли», за которые Гамсун получил Нобелевскую премию, в Великобритании роман купили менее 2000 человек. Романом «Пан» заинтересовались всего лишь несколько сот британцев. И когда до Гамсуна доходили эти жалкие фунты, шиллинги и пенсы, он особенно тщательно пересчитывал их и раскладывал по отдельным конвертам. Видимо, эти суммы он рассматривал как пощечины. Он видел из поступавших отчетов, что даже в маленькой Голландии его книг продавалось больше, нежели во всей Британской империи! В сентябре 1934 года он получил чек на 108 933,3 кроны, доходы от проданных за рубежом книг. И среди них лишь 2–3 тысячи крон — процентные отчисления от британцев[307].

У британцев, как видно, не было особого интереса к его произведениям. Что же касается немцев, то наоборот, они никак не могли насытиться его книгами. Из Германии постоянно поступали сообщения о все новых и новых тиражах, очень хорошо продавалось его полное собрание сочинений. В немецких театрах ставились его пьесы. Это были явные и нескончаемые свидетельства того, что немцы нуждаются в его книгах. Каждый месяц на счета Гамсуна поступало 12 000 золотых марок — явное свидетельство нормализации жизни в Германии.

Это уже был не нищий, униженный народ, это был народ, хотя и разобщенный, но уже готовый снова встать на ноги. При этом политики экстремистского толка были гораздо менее популярны, нежели несколько лет назад. Осенью 1924 года при выборах в рейхстаг ультранационалистические партии набрали всего 3 % голосов. Политика министра иностранных дел Густава Штреземана, основанная на признании вины перед странами-победительницами, а также план Дауэса по «впрыскиванию долларов» в экономику Германии начали приносить свои плоды. Страх властей как перед правыми, так и перед и левыми радикалами ослабел.

20 декабря 1924 года было вынесено судебное решение в отношении самого известного в тогдашней Германии политического заключенного — Адольфа Гитлера. Он должен был быть выпущен на свободу. Бывший ефрейтор в возрасте 29 лет в самом конце войны получил серьезное ранение. Врачи вылечили его и избавили от страха стать слепым, а от юношеских мечтаний быть художником или архитектором он избавился сам.

Тюремную больницу он покинул, глубоко убежденный в том, что он избранник высших сил и ему предстоит великая миссия. В Мюнхене он нашел единомышленников, стал своим в среде людей, крайне враждебно настроенных по отношению к республиканской форме правления, к демократии, евреям и левым радикалам. В конце зимы 1924 года он, вместе с другими организаторами путча, предстал перед мюнхенским судом по обвинению в предательстве нации. Его приговорили к пяти годам тюремного заключения в крепости. Вдохновленный впечатлением от лаврового венка, украшавшего холл «Ландсберг фестнингер» в Мюнхене, он начал сочинять свой политический манифест «Майн кампф».

Просидев в крепости менее года, Гитлер вышел из заключения. Министр внутренних дел Баварии предсказал, что этот зверь загонит себя до смерти. Другой представитель власти выразил мнение, что зверь укрощен. Сам путчист заявил, что устроит революцию, но вполне законным путем. Гитлер был убежден, что демократию надо уничтожить, а для этого следует проникнуть в самую ее сердцевину с помощью троянского коня, а затем взорвать с использованием гремучей смеси, в состав которой входят террор, обещания, страх и надежда.

Он объявил, что не собирается восстанавливать прежние границы: «Мы начнем оттуда, где мы остановились шесть столетий тому назад, откуда лежит вечный германский путь — на юг на Западную Европу. Но сейчас наш взгляд устремлен на восток. Мы поставим точку на предвоенной колониальной политике, на торговой политике и пойдем вперед к земельной политике», — так писал он в «Майн кампф»[308].

Именно эти цели, поставленные перед немецким народом, и находили понимание у Гамсуна во время Второй мировой войны.

Священный зов земли, как он ощущал его, как ощущали его родители, зов, которому следуют и ради которого идут на любые жертвы.

В Швейцарии, в Локарно было подписан пакт между Германией, Англией, Францией, Бельгией и Италией, согласно которому подписавшиеся стороны брали на себя обязательства уважать новые границы Германии на востоке. Германия же при этом брала на себя обязательства по демилитаризации рейнских земель и отказывалась от применения силы в целях изменения своих восточных границ.