В ноябре он снова отправился в Осло, и опять Мария не пожелала ему ни пуха ни пера. Мария изо всех сил сопротивлялась возможному прохождению курса психоанализа у доктора Стрёмме. Муж все время использовал ее в качестве некоего средства. Она, видите ли, должна пройти курс лечения, чтобы он обрел целостность. Он рассказал ей, о чем его новая книга: она была о тех, кто покинул свой дом и не смог найти себя в новой жизни. А у них, в его собственной семье? Разве он не отсылает детей из дома, как только они подрастают, чтобы они, видите ли, не мешали ему и его творчеству!

Неужели он никогда не остановится, не закончит писать? Почти всего его современники отложили перо в сторону или ушли из жизни, а ее шестидесятисемилетний муж все еще мечтает писать как в молодые годы.

Было решено ехать в Осло всей семьей. И потому вначале он поехал один, чтобы устроить все с домом, в котором кроме него будут жить еще семь человек. Мария, дети, кроме того, горничная — следует подыскать трудолюбивую девушку. Надо было разузнать насчет школ, он не собирался отдавать детей в какую попало, никто не знал, как долго они пробудут в Осло. Предполагалось также в качестве альтернативы пригласить и гувернантку.

В самом конце ноября — начале декабря они переехали и поселились рядом с фольклорным музеем, старинной королевской усадьбой на полуострове Бюгдёй, в непосредственной близости от Осло. Рядом с домом он обеспечил себе «писательскую хижину» и помещение для прислуги.

В начале декабря 1926 года Мария поднялась по той же лестнице, что и ее супруг впервые одиннадцать месяцев тому назад. Первое, что она заметила, — доктор Юхан Иргенс Стрёмме говорит очень тихо. И когда его вкрадчивая манера возымела действие, она ощутила, как ее бросило в жар. Ведь кое-что касающееся интимных подробностей ее совместной жизни с мужем могло выйти за пределы кабинета доктора, так как она знала привычку своего мужа невольно повышать голос, когда он говорил с людьми, речь которых ему было трудно расслышать[331].

Мария просмотрела книгу Стрёмме «Невроз» и была поражена его идеей, что существует такая тесная связь между сексуальностью и нервными расстройствами, и его убийственным мнением о женщинах, недостаточно любящих своих мужей: «Такие женщины — это просто покойницы, они как неживые. Фригидные, они не хотят секса и культивируют это нежелание, собственно, эти бедняжки достойны сожаления. Находясь с мужем в постели, вместо того чтобы громко кричать от радости и сосредоточиться на происходящем удовольствии, они находятся в рассеянном состоянии, их мысли витают вокруг какой-то ерунды. Муж такой женщины, надеясь, что перед ним создание, полное жизни, оказывается перед ситуацией, когда на своем супружеском ложе он держит в объятиях не женщину, а ледяную глыбу».

Во время их первого разговора Стрёмме заметил, что, наверное, это замечательно — жить вместе с самим Кнутом Гамсуном. Мария сказала, что отнюдь не всегда так. В общем-то весьма часто это просто ужасно.

— Неужели?

— Да, это как когда ведешь автомобиль и не знаешь, что будет за следующим поворотом.

— Хм. Вы говорите «автомобиль» — это весьма интересно.

— Почему, господин доктор?

— Автомобиль — сексуальный символ[332].

Это подтвердило ее догадки, что доктор Стрёмме интересуется интимными подробностями жизни своих пациентов. У Марии сложилось мнение, что вряд ли психоанализ можно считать наукой, и она не очень-то слушалась советов доктора, проходила лечение принудительно. Бывало, что супруги встречались, когда один из них направлялся к доктору, а другой уже возвращался от него. Доктор запретил им обмениваться мнениями о том, что происходит с каждым из них в его кабинете. Но как можно было избежать этого?

Когда Гамсун не был у доктора, он сидел в «писательской хижине» и сочинял книгу. В начале апреля первая часть рукописи была готова, и он смог уже передать ее в «Гюльдендаль» Кристиану Кёнигу. И теперь Мария была избавлена от необходимости посещать доктора. Она, дети, горничная и гувернантка, все сразу же немедленно выехали в Нёрхольм. Как никогда ей хотелось показать ему, где был дом их всех. Они поплыли туда на пароходе. Их «кадиллак» оставался во дворе усадьбы. Мария решила, что это опасное транспортное средство для такой поездки.

Гамсун же еще в течение месяца оставался в Осло до окончания курса лечения, завершая книгу «Бродяги», которая дала ему ощущение, что он снова пишет как в дни молодости.

Пока они жили на вилле на Бюгдёе, дети ужасно действовали ему на нервы. Он не выносил слишком долгого тесного контакта с ними. В Нёрхольме было больше места для всех, и для больших, и для маленьких. И тем не менее небольшое напряжение между отцом и детьми ощущалось, когда в конце весны 1927 года он вернулся домой.

В этот период пятнадцатилетний Туре и тринадцатилетний Арилд постоянно ссорились, соперничая друг с другом. В то время как двенадцатилетняя Эллинор и Сесилия, младше ее на полтора года, жаловались, что братья постоянно задирают их. Гамсун слышал все хуже и хуже, при этом его способность улавливать раздражающие его, нежелательные звуки со стороны детей, казалось, напротив, обострялась.

Мария пыталась объяснить мужу, что дети способны ходить на цыпочках только очень короткое время. И если они шумят, то не по злому умыслу. Он полностью отметал ее соображения: все зависит от воспитания. Мария вновь услышала в голосе те же нотки, которые слышала и раньше, когда дети были совсем маленькие, еще почти не научились ходить и много плакали. И тогда было гораздо легче сделать так, чтобы они не мешали ему. Теперь это было практически невозможно.

После конфирмации старшего сына и наследника отправили в долину Вальдрес, о которой у отца сохранились такие хорошие воспоминания. Туре учился там в средней школе, учеба давалась ему не совсем легко. В своих письмах отец поддерживал и ободрял его: «Я понимаю, что тебе больше нравится просто гулять одному, думать о чем-то, мечтать, нежели участвовать в играх сверстников. Это не лень и апатия, просто у тебя такая натура. И может случиться так, что эта твоя задумчивость и углубленность в себя сослужат тебе добрую службу. Если бы я не был таким же, как ты, то не смог бы заниматься тем, чем занимаюсь теперь. Все дело в том, что кроме этого нам всем необходимо работать»[333].

Через несколько дней Гамсун поделился мыслями с братом на Вестеролене о том, что он собирается лишить Туре права главного наследника усадьбы в пользу Арилда, так как Туре «не проявляет ни малейшего интереса к усадьбе, занят только чтением, рисованием и прочей чепухой . Арилд же, напротив, прекрасный парень, любит управлять лошадью, работать на земле, рыбачить, любит все делать своими руками, так что, когда придет время, я передам усадьбу ему. Сам я не очень хороший хозяин, как я вижу из своего восьмилетнего опыта, и только жду момента, пока Арилд достигнет возраста, когда усадьбу можно будет передать ему»[334].