Быстро спускаюсь с дерева и бегу на шум схватки. В руках ружьё, за поясом два пистолета. Три выстрела – и сабля. Рядом Маркел и Дюльдя с бердышами. Адреналин наполняет кровь до предела. Мои стрельцы рубятся с врагами между строем когорт. Только бердыши сверкают! Первые шеренги закрывшихся щитами бойцов манипула выдержали напор кайва и, как учили, действуют усовершенствованными мной деревянными мечами, протыкая голыхпротивников чуть ли не насквозь. Из-за спин щитоносных бойцов следующие шеренги засыпают толпу атакующих дротиками. Изготовили их предостаточное количество, и беречь не собираемся.

С короткой остановки стреляю в голову вражине, охаживающего дубиной моего индейца, прикрывающегося щитом. Быстро забрасываю ружьё за спину, выхватываю саблю и пистолет. На меня налетел какой-то расписной. Но тут же упал без головы. Маркел перехватил. Это что, строй стрельцов прорван?! А врагов всё же многовато! И мне достался голозадый с копьём. Попытался ткнуть меня в лицо. Ударом сабли я перерубил сначала древко, а потом и горло вражины. И больше на меня никто не нападал. Почему?

Двуногий танк по имени Дюльдя вошёл в ритм шаг-удар и стал крушить врагов, вращая своим чудовищным бердышом. Каждый его взмах настигал нескольких врагов, рассекая их тела надвое. Шаг – взмах налево, шаг – удар направо. А если учесть, что его шаг – два моих, то все враги передо мной достались ему. Дорвался до бесплатного! Вот и получилось, что я у него стал правым ассистентом, добивая тех, кому повезло увернуться от залитого кровью лезвия бердыша богатыря. За моей спиной когорты сомкнули щиты, образовав единую линию защиты. Так, ведомые разбушевавшимся богатырём, я, Маркел, трое стрельцов и Матаохо Семпе впереди манипула прошли всю вражескую толпу насквозь. Дюльдя мгновенно развернулся и врубился в толпу индейцев слева, но те не хотели умирать и бросились в рассыпную. Но нарвались на плотные ряды щитов. Щиты были со всех сторон. Окружение полное, бежать некуда, и враги стали сдаваться: бросив оружие, садились на залитую кровью землю и закрывали головы руками. Странно, почему они предпочли смерти в бою смерть у дерева развлечений?

Богатырь остановился и обернулся. Честно скажу, я сам бы бежал от него со скоростью поросячьего визга! Русоволосый стрелец в блестящих доспехах превратился в красного, от залившей его с макушки до пяток крови, монстра. Жуть! Дюльдя, пытаясь ладонью стереть кровь с лица, размазал её ещё больше. Посмотрел на меня и улыбнулся. Лучше бы он этого не делал! Стоявший рядом со мной Матаохо Семпе, сам заляпанный кровью, сделал шаг в сторону и спрятался за моей спиной. И я его не осуждаю за это! Самого в дрожь бросило.

Осмотрел себя. Видок тоже зверский. Кольчуга, пояс и всё, что на нём было – красно-бурого цвета. Хорошо, что кафтан перед боем скинул, а то пришлось бы выбрасывать, кровь из ткани очень плохо выстирывается. И тут я почувствовал Запах! Смесь из вони рассечённых кишок, парной крови, мочи, страха и боли. Запах Смерти. Едва не стошнило. Удержался от «блевонтина» неимоверным усилием. Оглядел поле боя. Как таковое, сражение закончилось. Мои индейцы вязали уцелевших чужих. Победители добивали раненых врагов. Ладно, без меня управятся. С трудом проглотив подступивший к горлу комок, побрёл обратно к нашему лагерю, стараясь идти, не наступая на густо лежащие человеческие тела и их части. Шёл и выглядывал, не лежит ли где мой стрелец, но не увидел. Тела воинов ава-гуарани встречались, но редко.

– Маркел, – позвал я дарёного холопа. – Узнай, все ли наши живы.

– Сделаю, воевода.

Я добрёл до холмов. Перед позициями берсо трупы были навалены в несколько слоёв, образуя непроходимый вал. Картечь в упор по плотной толпе бездоспешных. Меня стало тихонько потряхивать: адреналин уходил из крови, кураж и угар боя выветривался, и приходило осознание содеянного. Какие люди всё же звери! Хотя звери, выясняя отношения между собой, стараются не травмировать соперника. Только у людей любимое занятие – резать себе подобных! Что в шестнадцатом, что в двадцать первом веке. А к этой мясорубке я руку приложил. Жили себе люди…

Стоп! Не раскисать, а то точно с ума спрыгну! У меня есть кувшинчик дядькиного самогона, для дезинфекции ран брал. Сейчас он мне как раз и пригодится, душевную рану надо залить. Но сначала своих стрельцов дождусь, кто жив остался.

Обошёл по большой дуге вал из трупов и обнаружил троих стрельцов. Сердце ёкнуло, когда увидел их окровавленные тела, лежащие возле пушек. Ускорил движение и с радостью увидел, что все трое живы и смотрят на меня. И даже улыбаются! Рядом Жан-Поль и Петруха суетятся. У меня слёзы навернулись. Быстро отвернулся, чтобы их никто не заметил. Я ведь Морпех Воевода, Великий и Ужасный по версии ава-гуарани! Смахнул рукавом слезу, добавив на лицо кармина. Сел на землю рядом с ранеными, уставшими от битвы воинами. Опёрся спиной о столбик с закреплённой на его вершине одной из так выручивших нас пушечек. Чес-слово, я в них влюблён! Мал золотник, да дорог. Ох, ну где же остальные мои соплеменники? Вытащил из-за пояса пистолеты. Оба разряжены. В кого и когда из них стрелял – не помню. Обтёр руки о чудом сохранивший зелёную чистоту кустик травы. Ей же кое-как обтёр пистолеты, но бросил это занятие и сунул их в перевязь. Вспомнил, что ружьё тоже разряжено. Попробовал снять его, не вставая, но не получилось. А, ладно, потом. Пошарил по поясу. Сабля в ножнах, а косаря нет. И в ком остался – не помню. Стянул с головы шлем. Стало больно. А-а, вот где собака порылась! В шлеме впуклость, на голове выпуклость. Каждому своё. А вот ложка в чехле и калебас на поясе уцелели. Отвязал сосуд из тыквы, краем сознания удивившись его лёгкости, выдернул пробку, а воды-то и нет! В руке только верхняя часть, а донышко отсутствует. Отбросил посудину в сторону, облизнул пересохшие губы. Почувствовал солоноватый вкус чужой крови. Ну и плевать, хоть плевать и нечем. Ядовитых людей не бывает. Хотя знающие люди утверждают, что плевок тёщи ядовит. Но то плевок, а не кровь. Да и тёщ с дубинами я на поле не заметил. А интересно, у меня тёща какая? Вождь так нас и не познакомил. С дочерью – да, а с её мамой – нет. Или и у них эта родственница не в чести? В смысле тёща, а не мама.

Да где же ребята мои! Мочи уже нет ждать! Хоть бы живы были, Господи! Не оставь мою молитву без внимания! Сделай так, чтобы все мои стрельцы живы были. Я ведь знаю, Ты это можешь, Господи!!!

Подбежавший француз сунул мне в руки калебас с водой, к которому я с жадностью и припал.

– Воевода! – До меня донёсся чей-то крик. – Воевода, живой!

Я вскочил, оттолкнув Жан-Пьера, вытиравшего мне лицо холстинкой. По полю шли мои стрельцы. Кто своими ногами, а кто, опираясь на плечо товарища. Быстро пересчитал соплеменников. Все были в наличии. ВСЕ БЫЛИ ЖИВЫ!!! От такой радости у меня даже голова закружилась. Спасибо, Господи! Услышал Ты мою молитву!

Наконец стрельцы доковыляли до меня, расселись на земле. Француз кинулся осматривать и перевязывать раненых. Маркел быстро сбегал до дерева, под которым мы сложили своё имущество, и принёс кувшин с самогоном, большой калебас с водой и деревянную чашку. По очереди, начиная с меня, выпили. Занюхали кусочками зачерствевшей лепёшки. Молча посидели. Повторили. Что-то ни в одном глазу! Выдохлась, наверное, дядькина самогонка. Подошёл и скромно встал в сторонке вождь ава-гуарани Матаохо Семпе. Махнул ему рукой, указал на место рядом. Тот сел напротив на корточки. Получил из моих рук кусок лепёшки и принялся жевать, запивая водой.