И понеслись над субтропиками произнесённые на гуарани русские народные выражения! Вот будут удивляться будущие исследователи – лингвисты! Ведь гуарани станет в некоторых странах государственным языком. А тут такие словосочетания! Я вздохнул свободнее и плотнее занялся материальным обеспечением похода. И мог теперь хоть во время сиесты немного поспать: ночами мне этого делать не удавалось. О моем ударном горизонтальном труде после захода солнца знало всё племя. Женщины смотрели на меня с восхищением, а мужики с уважением, к которому примешивалась зависть. И все получали ещё одно подтверждение моей нечеловеческой сущности – такой силой местные не обладали, хотя матэ, то есть каа, пили вёдрами. А в меня как будто действительно бес вселился! Кстати, мои стрельцы тоже не были обойдены женским вниманием и выглядели довольными. Фидель с Камило тоже не пролетели, хоть я и отправил их через неделю после начала тренировок личного состава в наш лагерь на мысу за дополнительными берсо и зарядами к ним, порохом, картечью, мукой и солью. Надоела преснятина, да и настоящая пшеничная лепёшка всё лучше, чем из кукурузной муки или маниока. Вернулись они обратно только за день до нашего выступления. Привезли и вытребованного мной хирурга Жан-Поля с его постоянным спутником Петрухой и сумкой с инструментами. Война есть война, на ней всякое случиться может. А шаман как врач мне что-то не очень импонировал.

Обучение индейских воинов шло полным ходом. Команды понимались и выполнялись. Слабые отсеивались. Из них сразу же формировалось отдельное подразделение. Наблюдательный Ахмет быстро сообразил, что я как-то смог обучить языку гуарани его товарищей, и пришёл ко мне с такой же просьбой. Но он был холопом князя Сакульского, и брать с него клятву я не стал. А знание подарил: разведчику оно просто жизненно необходимо, а мне – сведения, что он с помощью этого знания добудет.

Для ознакомления индейцев с огнестрельным оружием пришлось потратить и десяток выстрелов из берсо, чтобы они от звука пушечного выстрела не разбежались. Пусть вражеские разбегаются, а мои, самые быстроногие, их преследуют. Был у меня и отряд индейцев, лучше всех остальных соплеменников стрелявших из луков. С ними с утра до вечера занимались Ахмет и его разведчики. А десятка два женщин в селении сучили из волокон какого-то растения тетивы: рвались они от долгой стрельбы часто. Плохо, что нет конского волоса, а из жил процесс изготовления тетивы долог и сложен.

К процессу подготовки к походу были подключены буквально все, и старые, и малые. Под руководством старейшин, что уже не могли идти в поход, шли заготовки сушёного мяса и рыбы, в удобные для переноски на спине мешки паковались овощи, не требующие термической обработки. Женщины ткали холсты и резали их на полосы для перевязки ран, плели циновки, а шаман в окружении помощников шастал по лесу, собирая лечебный гербарий. Будущие учёные и исследователи гуарани с удивлением отметят, что индейцы досконально знают флору своих земель, и язык гуарани станет третьим, после греческого и латинского, этимологическим источником для ботанических названий.

Каждый член племени вносил посильную лепту. А я контролировал. Как уже говорилось, индейские воины не умели пользоваться щитами. Но после недели усиленных тренировок научились держать плотный строй, перестраиваться для создания боевых построений «Оборонительный круг» и «Черепаха». Для лучшего «усвоения материала» посоветовал сержантам провести учебные схватки когорта на когорту. При этом одна когорта оборонялась со щитами, а другая – нападала, но без щитов. Для исключения травм и ранений, приказал биться простыми палками с намотанными на «остриё» кусками шкур и циновок, вымазанных краской, используемой для разрисовывания тел. Получивший метку воин выбывал, считался убитым.

Бились азартно, но строй держали и команды слушали. Не всё, правда, получалось чётко и слаженно, но и за такой короткий отрезок времени воины смогли научиться главному, а мастерство придёт. Результат учебного боя впечатлил даже самих участников: без щитов «погибли» все, со щитами – шестеро. Видимо, самые бестолковые. Этих я сразу вывел из состава когорты. Такие бои были проведены во всех манипулах, и из обнаружившихся «бестолковых» я сформировал отдельный отряд. Он у меня будет выполнять функции подразделения гастатов – молодых воинов, первыми принимающих вражеский удар.

Я тоже усиленно готовился. Тщательно расспрашивал вождей и стариков о местности, по которой предстоит совершить марш-бросок. Всё узнанное подробно записывал, а потом свинцовым карандашом тонкими линиями наносил на большой кусок кожи. Когда таким образом я узнал местность на десять дней пути, я собрал в выделенную мне хижину всех своих информаторов и вместе с ними произвёл сверку полученных сведений и на их глазах нарисовал, уже красками, карту. Индейцы оценили мои способности к рисованию, но спросили, зачем мне эти узоры, ведь они и так знают, куда и какой тропинкой идти надо. На что я ответил:

– Вы свои леса знаете, а я нет. Но посмотрев на этот рисунок, я могу спланировать нападение так, что враг будет пойман в ловушку и не сможет долго сопротивляться.

В подтверждение своих слов я указал на несколько отмеченных на карте мест, где, на мой взгляд, нам будет удобно организовать засады, показал, как можно сманеврировать при том или ином развитии схватки. Внимательно выслушав сказанное, вожди и старейшины согласились с моими доводами. Вопрос целесообразности составления карты был закрыт.

Наконец подготовка и сборы закончились, и мы выступили в поход. Со слов Матаохо Семпе, до бывшей деревни одной из общин его племени ава-гуарани, отобранной жившим севернее племенем кайва-гуарани год назад, было пять дней пешего хода. Удалённость и была причиной её захвата и невозможности быстрого отбития: на четвёртый день пути отряд, шедший для выдворения захватчиков, попал в засаду и был частично перебит, а уцелевшие разбежались. Несколько месяцев спустя другая деревня подверглась нападению кочевников-чарруа. Так племя ава-гуарани лишилось двух деревень и очень многих соплеменников. Полгода ава-гуарани копили силы, а накопив, решили сначала разобраться с не кстати пришедшими кочевниками. Но нашли только беззащитное стойбище с бабами и детьми. Быстро зачистили и пошли по следам воинов, но наткнулись на мой лагерь. Результат той встречи – мирный договор, военный союз, дочь вождя в моей постели и совместный поход на врага.

Третий день похода закончился, и мы встали на отдых. Костров разжигать, как и в прошлые ночи, не разрешил: по моим подсчётам и по словам вождя, своим бешеным маршем мы выиграли время и возле захваченной деревни будем уже завтра утром. Дам бойцам поспать часа четыре, и на рассвете начнём выдвижение на позиции. Вождь отправил дозоры, младшие вожди расставили часовых. Я растянулся на расстеленной на земле циновке, закинул руки за голову и принялся мысленно ревизировать план завтрашнего боя. И незаметно уснул. Мозг решил, что всё спланировал правильно и отключился, давая отдых телу.

Проснулся от лёгкого толчка Маркела, и тут же был оглушён мощным храпом Дюльди. Всё же я тоже вымотался, коль не проснулся от его слоновьего рёва под ухом. Вскочил на ноги, сделал несколько энергичных махов руками и приседаний. Шепнул на ухо богатырю «Дюльдя, вставай!». Храп моментально прекратился, а стрелец оказался на ногах и с бердышом в правой руке. Профессионал! Из темноты материализовались мои сержанты и индейские вожди. Ещё раз уточнил диспозицию подчинённых им подразделений. Командиры под шорох множества ног исчезают в ночном лесу – и тишина. Ждём утренней зари.