Утром я проснулся, когда солнышко уже показало свой лик из-за поросшего редким, «светлым», лесом холма. И оказалось, что так долго спим только я и Дюльдя, а пятеро раненых стрельцов при помощи Жан-Пьера и Петрухи возятся у костров. Остальные вместе с индейцами отправились собирать трофеи. Я передёрнул плечами. Б-р-р! Как хорошо быть генералом! Мою долю мне уже отмытой и почищенной принесут, а сам я на то Поле Смерти – ни ногой! Не царское это дело, в дерьме ковыряться!

Подумал так, и громко рассмеялся. Во куда заносит! Илюшку – царём?! Тьфу-ты, прости, Господи, мысли глупые. Видно, крепко меня вчера дубьём-то по голове шарахнули. Быстро вскочил с циновки, сбегал за ближайшее деревцо, потом к озеру, умыться. Подошёл Маркел, принёс выстиранные, но до конца не просохшие штаны и сапоги. Надевать не стал, не сейчас в поход, пусть высохнут хорошенько. А вот поесть не мешало бы! Глянул на холопа, и тут же, как по мановению волшебной палочки, передо мной появилась зачерствевшая лепёшка и пласт просвечивающей на солнце сушёной рыбы. Чукчи, нанайцы и прочие тунгусы называют таким способом приготовленную рыбу «юкола». Только и у тех, и у этих юкола несолёная, и вкус у неё никакой. Но соль у нас есть. Потому наша юкола приготовлена из солёной рыбы. А костры уже горят, и на них что-то варится и жарится.

Как раз к готовому обеду, а был уже полдень, появились мои воины, таща узлы кожаных накидок, расписанных узорами, чем-то наполненные кули, конусовидные колчаны, полные стрел, вязанки дубинок и деревянных мечей. Свалив это всё передо мной в кучу, стрельцы отправились обратно.

– Ахмет! – Крикнул я. – А стрелы-то тебе индейские зачем?

– Древки хороший, воевода, ровный. Наконечник камень снимай, индейса меняй. Свой наконечник, железный, ставь. Хороший стрела будит!

Хм, а ведь он прав. У нас стрел не так уж и много, а наконечники кузнецы быстро наковать смогут. Есть из чего. Да и перья не зря разведчики собирают! Не на подушки, а для пополнения боезапаса. Предложение сообразительного Ахмета мне понравилось. Нам древки делать было не из чего. Да и не чем.

Над лагерем потянуло запахом пищи, а едоки ещё копошились на поле боя. Увлекательное занятие, особенно если не брезглив. Где-то через час-полтора стрельцы вернулись, опять нагруженные всяким-разным дикарским хабаром. Мои мужички всё добытое к хозяйству приспособят. И правильно. Я сидел под деревом и смотрел, как они делили трофеи на три кучи, одну из которых на циновке подтащили ко мне. Подошедший Олег положил на неё большой каменный нож с обсидиановым лезвием, вставленным в резную костяную рукоятку. Красиво сделанная вещь притягивала взгляд, просилась в руку. Уже потянувшись к ножу, я вдруг ощутил исходившее от него зло и резко вскочил. Крест, предупреждая об опасности, обдал волной холода. Стрельцы бросили свои занятия и уставились на меня.

– Олег, кто нашёл этот нож? Руками голыми его кто ни будь из наших брал?

– Нож абориген местный просил тебе, воевода, передать. Сказал, что таким оружием только ты владеть имеешь право. Он его в тряпицу завёрнутым принёс, вот в эту, – Олег указал на серую холстину. – Руками его никто не брал.

– Узнать этого аборигена сможешь?

Олег помялся и смущённо произнёс:

– Нет. Они для меня все на одно лицо.

– Ну, хотя бы возраст какой? Может, шрамы есть приметные, или ещё что интересное?

Олег задумался. Потеребил русую бороду, вздохнул:

– Нет, не вспомню. Прости, воевода, видел я его мельком. Помню только, что был он невысок и широкоплеч.

– Хорошо, Олег. Позволь мне самому в твою память заглянуть.

Олег посмотрел мне в глаза и кивнул головой. Потом снял шапку и встал передо мной. Я коснулся пальцами его висков, глянул в глаза и тут же разорвал контакт. Портрет диверсанта я увидел. Он был не из племени Матаохо Семпе. Теперь осталось его найти и поспрошать, кто послал.

– Идите, обедайте и готовьтесь к выходу, – приказал я стрельцам. Те достали из своих мешков миски и отправились к кострам, где кашеварили наши легкораненые.

– А с этим что делать? – Олег указал на нож.

Я молча достал из-за пазухи свой крест. Зелёный камень ярко вспыхнул. Через секунду его свет сконцентрировался в узкий пучок, ударивший в обсидиановое лезвие. То моментально рассыпалось в мелкую крошку. А костяная рукоять осталась целой. Значит, зло было заключено в лезвии. Но рисковать я не стал. Взяв бердыш Маркела, выкопал ямку и сбросил туда остатки коварного подношения. Засыпал землёй, притоптал, провёл над местом захоронения крестом. Зелёный камень не прореагировал. Зло уничтожено, а сотворивший его – пока ещё нет. Но это пока.

И снова марш по лесным тропам. Но уже не такой стремительный и выматывающий, как до сражения. Вечером вошли в занятую Сатемпо деревню, спокойно переночевали. С утра допросили пленных. Те, увидев меня в сопровождении Дюльди, геройствовать не стали, потому остались живы, а мы получили сведения о местонахождении деревень, количестве жителей и воинов, оставленных для охраны. Потому, быстро посовещавшись с вождями, в число которых я, как и обещал, ввёл и Сатемпо, решил захватить ближайшие три. Одной из намеченных к захвату была деревня почившего в бою вражеского вождя. Самая богатая и густонаселённая. Туда я отправил во главе сотни воинов Матаохо Семпе. На захват двух других послал младших вождей. С каждым – по пятьдесят – семьдесят воинов. Пушек не дал, жирно будет. Не воевать идут, а грабить. Для этого и копий с дубинами хватит. Тем более, что воевать практически не с кем. Сатемпо тоже рвался в рейд, но я его при себе оставил. Поручил охрану деревни и надзор за пленными. Хочу поближе присмотреться к этому парню.

Всего в битве враг потерял семьсот пятьдесят шесть воинов и пятерых вождей, опознанных по бывшим на них украшениям. Одного даже я свалил, но как это произошло, до сих пор не могу вспомнить. Матаохо Семпе принёс богатое ожерелье и мой косарь и сказал, что его нашли воткнутым в глаз вражеского вождя. Косарь я вернул в его родные ножны, а ожерелье сунул в поясную сумку. Любоваться потом буду. Моя команда отделалась пятерыми легкоранеными, а вот племя ава-гуарани потеряло семьдесят убитыми и чуть больше двадцати тяжелоранеными. Ими Жан-Поль с Петрухой занимаются, раны чистят да штопают, а шаман ава-гуарани мази с отварами готовит. Хотя вряд ли большинство раненых выживет. Для вообще-то небольшого племени Матаохо Семпе это тяжёлые потери, восполнить которые оно сможет только лет через пять, когда молодёжь подрастёт. Только вот будут ли у вождя эти годы спокойной жизни? Но он сейчас всё равно радуется. Для него это долгожданная победа над старым сильным врагом. И потерь гораздо меньше, чем было бы без моего вмешательства.

Итак, я со стрельцами и разведчиками остался в деревне. Расположился, конечно же, в доме бывшего здешнего вождя, получив во владение всё его имущество и семью: двух жён и младшую незамужнюю сестру. Дети: один мальчишка-младенец двух месяцев от роду, остальные три девчонки. Старшей, примерно, двенадцать лет.

Семья, узнав, что их мужчина погиб в бою, восприняла это фаталистически. К смерти в этом времени, как я успел заметить, относятся спокойно. Воины уходят на войну и не всегда возвращаются. Как и с охоты. И никто из этого не делает вселенской трагедии: жизнь продолжается, и надо в эту жизнь встроиться. Потому никто мне горло ночью резать не лезет, обе вдовы суетятся по хозяйству и наперебой строят глазки, дети играют с другими детьми, а молодая сестра почившего скрашивает мои одинокие ночи. Так же живут и мои стрельцы. Взятые Сатемпо в плен воины кайва-гуарани сидят в земляной яме, и вырваться не пытаются. Там их шестьдесят семь. Я им сразу разъяснил, что их ждёт в случае неповиновения, а для наглядности вытащил из ямы четверых раненых с признаками начинающейся гангрены, и ментальным ударом превратил их в овощи. Эти люди всё равно через несколько дней умрут в страшных муках от заражения крови, а так хоть боли чувствовать не будут. Результат моих действий видели все: и пленные, и женщины, и дети, способные понять, что происходит. Видели и все мои воины, белые и красные. Правда, потом я собрал стрельцов и разведчиков и напомнил, что мои способности от Бога, а не от антихриста, и им меня бояться не надо. Все мои действия – для нашего общего блага. Краснокожим ничего не объяснял. Для них я стал ещё более Великим и Ужасным.